Роль фольклора в бытовых эзотерических повестях XVII века - Реферат

И повести начала XVII века уже не могут не говорить о народе, об его участии в борьбе за национальную независимость своей родины. Все это приводит к «обмирщению» культуры и литературы XVII столетия, т.е. к постепенному освобождению от опеки церкви, к постепенному вытеснению церковных жанров и появлению новых, чисто светских жанров литературы, в частности, возникают бытовые повести. Героями становятся безымянные люди - люди, которых называют просто «молодец» или «бедный», «богатый», «голый и небогатый человек», «бражник», «крестьянский сын», «девица», «купец некий», «ревнивый муж» и т.д. К числу таких повестей XVII века, героями которых были обыкновенные люди, купеческие и дворянские дети, по-разному проявляющие себя в условиях патриархального быта, следует отнести «Повесть о Горе-Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о купце», «Повесть о Фроле Скобееве», «Повесть о Карпе Сутулове» и др. Полное название ее - «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин».Устнопоэтическая стихия окрашивает собой «Повесть о Горе и Злочастии» чуть ли не на всем ее протяжении. Прежде всего, бросается в глаза почти полное тождество метрического строя повести со строем былинного стиха; далее обращают на себя внимание былинные общие места, присутствующие и в нашей повести. С былинным стихом связывает повесть и прием повторения отдельных слов. Немало общего в «Повести о Горе и Злочастии» со стилем не только былины, но и устной лирической песни, во многом, впрочем, совпадающим с былинным стилем.

Содержание

Введение

Основная часть

1. Характеристика жанра бытовой повести XVII в.

2. Анализ фольклорных элементов «Повести о Горе-Злочастии»

3. Связь «Повести о Горе-Злочастии» с народными песнями

Заключение

Список использованной литературы

Укрепление централизованной самодержавной власти, опиравшейся на служилое дворянство, привело к росту эксплуатации и закрепощению крестьян. Усиливающийся экономический гнет вызывал возникновение массовых крестьянских волнений, вылившихся в широкое народное движение - крестьянскую войну под руководством Ивана Болотникова. Со смертью царя Федора Ивановича прекращает свое существование династия Ивана Калиты. В стране возникает оппозиция со стороны боярства, которая получает поддержку извне, со стороны польских магнатов. Бурные события начала XVII века - Смуты нашли широкое отражение в литературе. Литература этого периода приобретает исключительно злободневный характер, оперативно откликаясь на запросы времени, отражая интересы различных социальных групп, участвующих в борьбе. Произведения этого периода, продолжая развивать традиции исторической повествовательной литературы XVI века, ярко отражали рост национального самосознания. Это проявилось в изменении взгляда на исторический процесс: ход истории определяется не божьим изволением, а деятельностью человека. И повести начала XVII века уже не могут не говорить о народе, об его участии в борьбе за национальную независимость своей родины. Проявляется повышенный интерес к человеческой личности. Впервые появляется стремление изобразить внутренние противоречия характера и вскрыть те причины, которыми эти противоречия порождены. Прямолинейные характеристики человека литературы XVI века начинают заменяться более глубоким изображением противоречивых свойств человеческой души. При этом, как указывает Д.С.Лихачев, характеры исторических лиц в произведениях начала века показаны на фоне народных толков о них. Деятельность человека дается в исторической перспективе, и впервые начинает оцениваться в его «социальной функции». Событиями периода Смуты был нанесен сокрушительный удар религиозной идеологии, безраздельному господству церкви во всех сферах жизни: не божья воля, а деятельность людей определяет исторические судьбы страны. Усилилась роль торгово-ремесленного посадского населения в общественной, политической и культурной жизни, а это, в свою очередь, влечет за собой демократизацию литературы. В книжный риторический стиль все шире проникают различные формы деловой письменности, все шире начинает использоваться устное народное творчество. Все это приводит к «обмирщению» культуры и литературы XVII столетия, т.е. к постепенному освобождению от опеки церкви, к постепенному вытеснению церковных жанров и появлению новых, чисто светских жанров литературы, в частности, возникают бытовые повести.

1.

Характеристика жанра бытовой повести XVII в.

Возникновение жанра бытовой повести и ее проблематика тесно связаны с теми изменениями, которые произошли в русской жизни XVII века: с общим подъемом русской культуры, тягой к просвещению, протестом против косного домостроевского быта, интересом к человеческой личности. Бытовая повесть запечатлела существенные стороны частной и общественной жизни человека. Впервые героем повести оказывается не исторический деятель, а лицо вымышленное. Автор проявляет большое внимание к частной жизни обычного человека.

Древняя русская литература не знала открыто вымышленного героя. Все действующие лица произведений XI - начала XVII в. - исторические или претендующие на историчность. Писатели ищут для своих произведений значительных лиц, значительных событий - при этом не в литературном, а в чисто историческом смысле. Они стремятся писать о реально существующих лицах, о событиях, имевших место в конкретной исторической и географической обстановке, прибегают к ссылке на свидетельства современников, на материальные следы деятельности своих героев. Если в древнерусских произведениях и встречаются вымышленные лица, то древнерусский писатель стремится уверить своего читателя в том, что эти лица все же были. Вымысел - чудеса, видения, сбывающиеся пророчества - писатель выдает за реальные факты и сам верит в их реальность.

В XVII веке историческое имя героя стало явным препятствием в развитии литературы, в ее движении к реалистическому вымыслу. Писатели стремятся избавиться от исторического имени действующего лица, однако преодолеть веками сложившееся убеждение, что в литературном произведении интересно только подлинное, реально происшедшее и исторически значительное, было не так-то легко. Еще труднее было вступить на путь открытого вымысла. Начинается полоса поисков выхода из затруднительного положения, поисков, которые, в конце концов, привели к созданию воображаемого героя литературы нового времени, героя с вымышленным именем, с вымышленной биографией. Это средний, не исторический, «бытовой» человек, о котором можно писать все, подчиняясь лишь внутренней логике самого образа, воссоздавая этот образ в наиболее типичных для него положениях. Как отмечает Д.С.Лихачев, о нем уже не надо было рассуждать со стороны, публицистически рекомендуя его читателю отнюдь не образными характеристиками.

Одним из самых значительных переходных явлений было появление безымянности действующих лиц. Героями становятся безымянные люди - люди, которых называют просто «молодец» или «бедный», «богатый», «голый и небогатый человек», «бражник», «крестьянский сын», «девица», «купец некий», «ревнивый муж» и т.д. Безымянность героя уже сама по себе означала, что произошло открытие новых, совсем иных, чем прежде, путей художественного обобщения. Но следует отметить, что безымянность героя облегчала путь вымыслу, путь к созданию типических, вовсе не идеализированных героев.

Средством типизации жизненных явлений в этот период служит пародия и форма «открытой лжи» - небылица. Возникновение пародии связано с тем, что в вымысле средневекового читателя пугала ложь: все, что не «исторично», чего не было в действительности, - обман, а обман - от дьявола. Но открыто признанный вымысел - не ложь, тем более, если этот вымысел прикрыт шуткой. Помимо того, пародия давала выход народному недовольству - недовольству не отдельными историческими лицами, а самим социальным укладом. Она позволяла широко обобщать жизненные явления, в чем особенно нуждались представители посада и крестьянства. Небылица, в свою очередь, излагала как обычное то, что как раз было необычным в жизни, и тем самым подчеркивала ненормальность обычного положения вещей.

К числу таких повестей XVII века, героями которых были обыкновенные люди, купеческие и дворянские дети, по-разному проявляющие себя в условиях патриархального быта, следует отнести «Повесть о Горе-Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о купце», «Повесть о Фроле Скобееве», «Повесть о Карпе Сутулове» и др.

2. Анализ фольклорных элементов «Повести о Горе-Злочастии» бытовой повесть народный фольклор

Среди бытовых повестей XVII одним из наиболее значительных является «Повесть о Горе Злочастии», которая была обнаружена академиком А.Н. Пыпиным в 1856 г. среди рукописей собрания М. Н. Погодина (Гос. публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина). Полное название ее - «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин». Повесть основана на сказочном мотиве - одушевлении Горя, однако, тема у нее далеко не сказочная - злободневная для того времени, о родителях, которые придерживаются старины, и о детях, стремящихся жить по своей воле.

"Повесть" имеет своим героем только одного человека. Это монодрама. Все остальные действующие лица отодвинуты в тень и характеризуются автором через множественное число, которое наиболее отчетливо противопоставляется хоть и обобщенной, но в то же время принципиальной "единственности" главного героя ("отец и мать", "други", "добрые люди", "нагие-босые", "перевощики"). Только в начале повести говорится об одном "милом друге", который его обманул и обокрал. Но этот единственный, кроме Молодца, конкретный человеческий персонаж повести выведен так обобщенно, что скорее воспринимается как некий символ всех его собутыльников, чем как конкретная личность. В повести только один ярко освещенный персонаж - это неудачливый и несчастный Молодец.

Правда, в "Повести", кроме Молодца, есть и другой ярко обрисованный персонаж - это само Горе-Злочастие. С его введением "Повесть" приобретает сказочность. Но персонаж этот, хоть и является вымышленным, однако представляет собой alter ego самого Молодца. Это его индивидуальная судьба, своеобразное воплощение его личности. Горе неотделимо от самой личности Молодца. Это судьба его, выбранная им по доброй воле, хотя и подчинившая его себе, неотступно за ним следующая, прилепившаяся к нему. Она не переходит к Молодцу от родителей и не появляется у него при рождении. Горе-Злочастие выскакивает к Молодцу изза камня тогда, когда он уже сам выбрал свой путь, уже ушел из дома, стал бездомным пропойцей, свел дружбу с "нагими-босыми", оделся в "гуньку кабацкую".

Произведение пронизано фольклорной символикой и образностью. Автор широко пользуется народно-песенным языком, распространенными эпитетами и повторами ("серый волк", "сыра земля", "удаль молодецкая").

Именно жанры народных песен и былин определили то новое, что внесла эта повесть в русскую прозу XVII века: лирическое сочувствие автора к своему герою и народно-поэтические художественные элементы.

Однако следует отметить, что бытописательный элемент в повести своеобразен. В повествовании нет точных этнографических деталей, указывающих на место действия, на географические понятия (перечень городов, рек), на время действия, герои не названы по имени, не обнаруживаются и исторические признаки времени.

Бытовой фон воссоздается указанием на житейские правила общества, через описание родительской проповеди, практической сметки торговых людей, бытовых советов, моральных наставлений. Моральные заветы добрых людей и родных создают нравственную атмосферу быта, однако, лишенную исторической конкретности.

Картину быта дополняют и отдельные этнографические детали, хотя и недостаточно многочисленные - "кабацкий двор", на который попадает добрый Молодец, "честен пир": А в ызбе идет велик пир почестен, гости пьют, ядят, потешаются…

В повести называются отдельные элементы одежды: "платье гостиное", "гунька кабацкая", "драгие порты", "чиры" (башмаки), лапотки - "отопочки". В описании же места действия нет определенной конкретности. Детали окружающего мира рисуются в духе фольклорной поэтики: "чужая страна дална, незнакома". Упоминается без уточнений о "граде", избе "с высоким теремом" на дворе.

На народный стиль и причастность к фольклору указывают и постоянные элементы и эпитеты народной сказки. Как, например, в сцене погони Горя за Молодцем: "ясный сокол", "белый кречет", "сизый голубь", "ковыль-трава", "травонка", "вострая коса", "буйны ветры" и др. В описании передается специфическая динамика народной речи: Полетел Молодец ясным соколом, А Горе за ним белым кречатом.

Молодец полетел сизым голубем, А Горе за ним серым ястребом.

Молодец пошел в поле серым волком, А Горе за ним з борзыми вежлецы.

Молодец стал в поле ковыль-трава, А горе пришло с косою вострою.

Из народной поэзии с ее характерными повторами, подчеркивающими усиление действия, пришло и заклинание, произносимое Горем, в сцене преследования Молодца: Быть тебе, травонка, посеченой, лежать тебе, травонка, посеченой.

И буйны ветры быть тебе развеянной.

В духе народной поэзии даны и причитания доброго Молодца, обращенные к Горю: Ах, ти мне, Злочастие горинское!

До беды меня, Молодца, домыкало: Уморило меня, Молодца, смертью голодною.

Типичны для народной поэзии использованные в повести приемы, формулы, постоянные эпитеты былинного стиля. Так, например, в описании обычая, по которому Молодец приходит на пир: он "крестил лицо свое белое, поклонился чюдным образом, бил челом он добрым людям на все четыре стороны". Молодец грустит на пиру: "на пиру невесел сидит, кручиноват, скорбен, нерадостен". Как и в фольклорной поэтике, Горе первоначально является молодцу во сне, элементы перевоплощения тоже присутствуют в повести (Горе принимает облик архангела Гавриила).

Однако в произведении присутствует не только фольклорный стиль, но и книжный язык, который обнаруживается в первую очередь во вступлении к повести, излагающем происхождение греха на земле после нарушения Адамом и Евой заповеди божьей о невкушении плода виноградного. Присутствует он и в последних строках повести. И вступление, и заключение сближают ее с произведениями житийного жанра. Сказывается книжная традиция и в некоторых типично книжных эпитетах повести, и в тематической близости ее к книжным произведениям на тему о пьянстве.

3. Связь «Повести о Горе-Злочастии» с народными песнями

Судьба, доля человека воплощается, как в народных песнях, в образе Горя: "серо Горе-горинское, босо-наго, нет на Горе ни ниточки. Еще лычком Горе подпоясано". Из народной поэзии позаимствованы и такие элементы поэтики, как богатырский голос Горя: богатырским голосом воскликало: «Стой ты, молодец, меня, Горя, не уйдеш никуды!

Народные песни о Горе, как женской доле, широко распространены в русском, украинском и белорусском фольклоре. Они хранят на себе несомненные следы дохристианских взглядов на Горе и Долю, как на прирожденные человеку. В женских песнях Горе показано неизбывным, неотступно преследующим человека всесильным существом. Автор повести повторил без изменения песенную характеристику Горя в том монологе, который Горе произносит наедине, еще до своего появления перед молодцем, и в изображении превращений Горя, преследующего молодца. Здесь сохранены все очертания женских песен о Горе: Горе хвалится, что оно принесло людям «и мудряе» и «досужае» молодца «злочастие великое»: ...до смерти со мною боролися, во злом злочастии позорилися, не могли у меня, Горя, уехати, нани они во гроб вселилися, от мене накрепко они землею накрылися. босоты и наготы они избыли, и я от них, Горе, миновалось, а Злочастие на их могиле осталось.

Женские песни о Горе оканчиваются тем же мотивом: Я от Горя в сыру землю пошла, за мной Горе с лопатой идет, стоит Горе, выхваляется: вогнало, вогнало я девицу в сыру землю.

Рассказ повести о том, как Горе нагоняет молодца, задумавшего уйти от него к родителям, художественно развивает песенную тему преследования девушки Горем. В песнях Горе так преследует девушку: Я от горя во чисто поле, и тут горе сизым голубем...

Я от горя во темны леса, и тут горе соловьем летит...

Я от горя на сине море, и тут горе - серой утицей...

Взяв основные внешние очертания образа Горя-Злочастия из лирических песен, автор повести своеобразно переосмыслил фольклорный тип Горя - судьбы человека, данной ему от рождения на всю жизнь.

Наконец, в повести есть и прямая стилизация лирической песни в «хорошей напевочке», которую молодец поет на «крутом красном бережку», поверив Горю, что «в горе жить - некручинну быть»: Беспечална мати меня породила, гребешком кудерцы росчесывала, драгими порты меня одеяла и отшед под ручку посмотрила: «Хорошо ли мое чадо в драгих портах?

А в драгих портах чаду и цены нет!»

Как бы до веку она так пророчила!

Ино я сам знаю и ведаю, что не класти скарлату без мастера, не утешити детяти без матери, не бывати бражнику богату, не бывати костарю в славе доброй, Завечен я у своих родителей, что мне быти белешенку, а что родился головенкою.

Источником этой «напевочки» некоторые исследователи считали песню «Ай горя, горе гореваньице», включенную в сборник Кирши Данилова. Здесь, действительно, есть выражения, сходные с повестью, притом не только в «напевочке», но и в других эпизодах: «а в горе жить, некручинну быть», «что не скласти скарлату без мастеру, не бывати бражнику богату» (в песне «гулящему»), «еще лычком горе подпоясано». Однако эти совпадающие выражения носят поговорочный характер и могли быть самостоятельно использованы и в песне и в повести.

Если лирические песни помогли автору создать художественный образ Горя, «напевочку», и подсказали эмоциональное отношение к молодцу, то былинной традиции, на связь с которой повести указывал Н. Г. Чернышевский, автор обязан прежде всего ритмическим построением всей повести. С небольшими исправлениями текста в списке XVIII в. академику Ф. Е. Коршу удалось восстановить стихотворный размер повести: былевой стих, с четырьмя ударениями - двумя главными и двумя второстепенными (всего в повести 481 стих).

Устнопоэтическая стихия окрашивает собой «Повесть о Горе и Злочастии» чуть ли не на всем ее протяжении. Прежде всего, бросается в глаза почти полное тождество метрического строя повести со строем былинного стиха; далее обращают на себя внимание былинные общие места, присутствующие и в нашей повести. С былинным стихом связывает повесть и прием повторения отдельных слов. Немало общего в «Повести о Горе и Злочастии» со стилем не только былины, но и устной лирической песни, во многом, впрочем, совпадающим с былинным стилем.

В позднейших записях сохранилось большое количество песен о горе - великорусских, украинских и белорусских. В одной группе этих песен разработан мотив горя в применении к женской доле, в другой - он связан с образом доброго молодца. В обеих группах мы находим много совпадений с повестью не только в тех или иных ситуациях, но даже в поэтических формулах и отдельных выражениях. Однако точно определить, в каких случаях влияли песни на повесть, и в каких случаях было обратное влияние,- очень затруднительно.

То обстоятельство, что мы обладаем значительной песенной традицией, связанной с темой о горе, а повесть дошла до нас всего лишь в одном списке, что не свидетельствует о широкой ее популярности, заставляет предполагать, что устнопоэтическое воздействие на повесть было сильнее, чем воздействие обратное.

Но рядом с указанными элементами устнопоэтической традиции в повести явственно дает себя знать и традиция книжная.

Такой широкий доступ фольклора в книжную литературу, какой мы видим в нашей повести, мог иметь место только в XVII в., когда народная поэзия получает особенно широкий доступ в книжную литературу и оказывает на нее особенно сильное влияние. Вся предшествующая история русской литературы не дает нам ни одного образца, который мог бы сравниться с «Повестью о Горе и Злочастии» по силе присутствующих в ней богатейших залежей народно-поэтического материала.

1. Гудзий Н.К. История древней русской литературы. - М.: АСПЕКТПРЕСС, 2002.

2. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. -

Л.: Издательство Ленинградского университета, 1987.

3. Лихачев Д.С. Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси. - М.: Современник,1975.

4. Лихачев Д.С. Классические произведения литературы Древней Руси. Избранные работы в 3-х томах. Т. 2, -Л.: Художественная литература, 1987.

5. История русской литературы: В 4 т.: Т. 1: Древнерусская литература. Литература XVIII в. / Под ред. Д.С. Лихачева. -Л.: Наука, 1980.

6. Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга 1 / сост. и общ. ред. Л.А. Дмитриев, Д.С. Лихачев. - М.: Художественная литература, 1988.

Размещено на .ru