Особенности нарратива в романах Понсона дю Террайля и его рецепции в русской прозе и публицистике конца XIX – начала XX вв. - Дипломная работа

Особенности нарратива в романах Понсона дю Террайля и его рецепции в русской прозе и публицистике конца XIX - начала XX вв.Во Франции одним из воплощений этого жанра стала серия романов Понсона дю Террайля (1829-1871) «Похождения Рокамболя или парижские драмы» (фр. В России 1860-1910-х годов этот роман нашел отклик в феномене «русского Рокамболя. Нам также удалось проследить историю переводов романов на русский язык, которые практически сразу нашли в России своего читателя. Романы о Рокамболе переводились на русский много и по-разному, для читателей разных социальных слоев. Так или иначе можно говорить о возникновении сетей рокамболизма, охвативших многие читательские слои в России - это произошло под действием публицистики и прозы, в которых авторы использовали модели романов о Рокамболе или делали отсылки к этому произведению (Амфитеатров, Гарин-Михайловский, Л.

авантюрный роман рокамболь террайль

Данная работа на тему «Особенности нарратива в романах Понсона дю Террайля и его рецепция в русской прозе и публицистике конца XIX-начала XX вв.» концентрируется на периоде 1860-х-1910-х годов. В основу работы ложится изучение и анализ французских текстов, поиск их следов на уровне литературной и социокультурной рецепции, как то: анализ прозы и публицистики, исследование биографий известных авантюристов этого периода на предмет заимствования моделей поведения, продиктованных литературой.

Объектом исследования являются тексты авантюрных романов Понсона дю Террайля и русская проза и публицистика последней трети XIX века-начала XX вв.

Предметом исследования стала рецепция серии романов о Рокамболе и ее влияние на поведенческие нормы в России, рассмотренное на примерах биографий известных русских авантюристов указанного периода.

Цель исследования - обозначить историю изучения вопроса, проследить распространение и популяризацию романов о Рокамболе в России, установить, как реальными персонажами заимствовались модели поведения литературных героев и как эти реальные персонажи впоследствии сами становились литературными героями.

Гипотеза заключается в предположении, что при перенесении на русскую почву маргинальное авантюрное поведение приобретало национальные черты, что выразилось в принятии такого поведения как социальной нормы.

Рождение авантюрного персонажа по имени Рокамболь, обретение им самостоятельности и завоевание им русской литературной и окололитературной, журнальной, бытовой сцены приходится на 1870-е годы. Оно объясняется просто: во Франции в течение четверти века пользовался чрезвычайным успехом роман Понсона дю Террайля (Террайя, 1829-1871) «Похождения Рокамболя, или Парижские драмы» (фр. Les Exploits de Rocambole, ou Les drames de Paris) (1859-1884).

Рокамболь (фр. Rocambole) - главный персонаж этой серии необычайно увлекательных авантюрно-уголовных романов XIX века. Его популярность трудно переоценить. Он настолько активно вошел в читательский обиход нескольких поколений, что возникло самостоятельное слово rocambolesque, то есть невероятно удивительный, или в стиле Рокамболя.

Первый перевод Рокамболя на русский язык вышел в 1868 году в Санкт-Петербурге. Единственное собрание сочинений Понсона дю Террайля было издано в Санкт-Петербурге в 30 томах типографией В.А. Тихонова (1901-04).

Для России Рокамболь быстро оказался «своим», запустив мощный механизм подражателей и подражаний. Русский «час» Рокамболя пробил, он стал героем времени. Дальнейшее распространение «вируса» можно было бы считать стремительным расширением зоны заражения. Соблазну рокамболизма подверглись разные категории - низы и элита. Так, в Москве дворянская молодежь, подражая клубу «Червонных валетов», создала подобную группу, занимавшуюся вымогательством и мошенничеством в 1871-1875 годах.

Так или иначе можно говорить о возникновении сетей рокамболизма, охвативших многие читательские слои. Можно говорить даже о возникновении особой породы «практикующих авантюристов» в литературе и за ее пределами. В 1880-1900-е - триумфальное время «Русских Рокамболей», закрепленных в том числе и пером А.Н. Цехановича. А в 1920-1930-е годы происходит фокусировка темы вокруг конкретных исторических лиц, сыгравших немалую роль в мутной полосе революций, столкновении старого и нового режима. Таким героем времени стал Иван Федорович Манасевич-Мануйлов (1869 или 1871-1918), сотрудник спецслужб, провокатор, политик, тайный агент, шпион, журналист и литератор. Человек, сочинявший фарсы и сам построивший свою судьбу из смеси фарса, трагедии, всех разновидностей авантюрно-плутовского романа.

На сегодня феномен адаптации «rocambolesque» на русской почве практически не изучен. Первая глава данной работы предлагает обзор научных исследований, сделанный по принципу «от общего - к частному»: вначале дается история изучения массовой литературы и рассматриваются основные методологические приемы, разрабатывается понятийный аппарат. Затем предлагается история изучения французского авантюрного романа, выделяются основные черты романа-фельетона, образующие его поэтику в период Второй империи, дается обзор основных современных работ французских и русских исследователей, касающиеся данной проблематики.

Во второй главе мы обращаемся непосредственно к Понсону дю Террайлю, автору романов о Рокамболе. История появления саги во французских романах-фельетонах восстановлена нами по документальным источникам и воспоминаниям современников. Далее мы отмечаем основные переводческие тенденции, которые легли в основу рецепции текстов на русской почве. В конце главы мы останавливаемся на уже разработанных компаративных контекстах, в которых была изучена серия романов о Рокамболе. Эти сопоставления делаются на уровне уголовно-детективного жанра в английской и американской традиции.

В третьей главе предлагается изучение рецепции романов о Рокамболе на русской почве: как Рокамболь входил в русскую прозу и публицистику, на каких литературных уровнях, каковы были социокультурные эффекты этой рецепции. В случае с литературными текстами, мы имеем дело с писателями первого ряда (А.В. Амфитеатров, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов) и писателями менее известными (А. Цеханович, Р. Добрый). В случае прессы - это ежедневники и еженедельники «Русское слово», «Русский листок», «Петербуржский листок», «Новое время». Что касается социокультурной рецепции, то здесь анализируемый массив текстов имеет несколько уровней: биографический, легендарный и литературный. Для изучения дела о московском «клубе червонных валетов» в качестве источников нам послужили романы «Клуб червонных валетов» и «Грешница» Понсона дю Террайля, сведения из которых были сопоставлены со стенограммой уголовного процесса над преступным сообществом: «Клуб червонных валетов. Уголовный процесс» (М.: Типография М.Н. Лаврова и Ко. 1877). Сводки новостей о ходе дела и корреспонденция публиковались в газетах «Московский листок», «Новости дня», «Петербургский листок», «Вестник», «Русский листок». Основными источниками для изучения биографии И. Манасевича-Манйлова послужили статья А.И. Рейтблата в словаре «Русские писатели 1800-1917», очерк А.В. Амфитеатрова «Жизнь человека, неудобного для себя и для многих», биографический роман К. Бецкого и П. Павлова «Русский Рокамболь. Приключения Манасевича-Мануйлова» (Л.: Былое, 1925). Большой пласт сведений был получен при изучении архивных материалов в ГА РФ Третьего и Седьмого делопроизводств.

Предлагаемая Вашему вниманию исследовательская работа подводит промежуточные выводы сбору и изучению материалов, касающихся русской стороны вопроса. Данное исследование будет продолжено в университете Сорбонна (Париж-4) во Франции, где будет изучаться французская сторона вопроса. В частности, интересным представляется поиск случаев приведенного в данной работе подражания во Франции, а также акцентирование национальных авантюрных поведенческих традиций.

1. Обзор научной литературы

1.1 Массовая литература: история изучения и основные подходы

История изучения массовой литературы в России и за рубежом

Прослеживая историю изучения массовой литературы как культурного феномена, мы можем выделить несколько подходов, интенсивно разрабатываемых в тот или иной период. Массовую литературу как специфический раздел словесности, особый род художественного творчества в русской исследовательской практике стали выделять формалисты. Ю. Тынянов в статье «О литературной эволюции» констатирует, что слепой отпор написанию истории литературы как «истории генералов» спровоцировал волну изучения массовой литературу, но не основанного на какой бы то ни было методологии. Он предлагает концепцию литературной эволюции, в основе которой лежит не развитие, а борьба и смена.

В 1920-е-1950-е годы формалистами во главе с Ю. Тыняновым, В. Шкловским и Б. Эйхенбаумом был предложен социологический анализ литературных текстов. Такой подход предполагал рассматривать литературу как социальный институт с агентами книжного рынка. Ориентируясь по тиражам и по доле книг, представляющих массовую литературу на рынке, исследователи производят смещение научных интересов «из периферии в центр». Тынянов настаивал на том, что в маргинальных проявлениях литературы черпаются громадные средства для новаторских решений грядущих эпох; им были разработаны понятия «соседних родов» и «смещения жанра»; Эйхенбаум исследовал область «литературного быта». Сборник «Русская поэзия XIX века», вышедший в 1929 г. под совместной редакцией этих двух исследователей, запечатлел интерес к «забытым» поэтам и массовой поэзии.

Философское осмысление проблемы массовой литературы берет начало также в 1920-е-1930-е годы. Проблема массовой литературы рассматривается в рамках процессов, обусловленных массовой культурой в целом. На повестку дня ставятся вопросы о перспективах сожительства «высокой культуры» и культуры «восставших масс». Выделяется два основных взгляда на проблему: резко критический, в котором «массовое» понимается как инструмент манипуляции (этот взгляд характерен для Франкфуртской школы), и апологетический подход, рассматривающий массовую культуру как своеобразный механизм социального взаимодействия, сторонником которого выступал Джон Кавелти. Основные положения первого подхода были закреплены в «Дегуманизации искусства» (1925) и «Восстании масс» (1929) Ортеги-и-Гассета, а также в «Диалектике Просвещения» (1947) Хоркхаймера и Адорно. Кавелти изложил свои взгляды в монографии «Изучение литературных формул» (1976).

В 1960-е годы в рамках cultural studies англо-американские гуманитарные науки начинают теоретические дискуссии и практические исследования феномена массовой культуры. «Постмодернистская» ситуация провоцирует крах универсальных теорий, исчезновение традиционных и национальных границ. Происходит деиерархизация и изменение статуса литературы в обществе.

В 1960-е-1970-е годы ряд переосмыслений имеет место на уровне поэтологического подхода. Здесь стоит выделить работы структуралистов: Р. Барта, Ц. Тодорова, У. Эко, А. Жолковского и др. Этот метод разрабатывался во многом на основе техники разбора фольклорных произведений В. Проппа. В своем труде «Введение в структурный анализ повествовательных текстов» Р. Барт исследует роман «Голдфингер» из цикла о Джеймсе Бонде Яна Флеминга. Барт также рассуждает о роли писателя в массовой литературе и о том, существует ли еще «авторство». Умберто Эко в работе «Роль читателя. Исследования по семиотике текста» рассматривает романы Эжен Сю «Тайны Парижа». Эко производит открытие «читателя», говорит о тексте как о модераторе читательских ожиданий и вкусов, напоминает о существовании «читательской» истории литературы.

К попытке определить понятие «массовой литературы» возвращается в своей статье «Массовая литература как историко-культурная проблема» (1991) Ю.М. Лотман. Лотман замечает, что о «перенесении центра тяжести в народную жизнь» писал еще академик А.Н. Веселовский. Интерес к низовой и массовой литературе проявился в трудах А.Н. Пыпина, С.А. Венгерова, В.В. Сиповского. Сложность написания «читательской» истории литературы, которую предлагали эти исследователи, как напоминает Лотман, заключается в не всегда уместной постановке знака равенства между массовостью и исторической значимостью. Лотман определяет «массовую литературу» как понятие социологическое, касающееся его «социального функционирования в общей системе текстов, составляющих данную культуру». Лотман также заявляет о необходимом существовании антипода «массовой литературы» - «вершинной культуры». Исследователь говорит о двойной природе «примитивности» массовой литературы - в противопоставлении жизни и в противопоставлении «высокой литературе», - которая определяет ее функцию в общей системе культуры: «выступая в определенном отношении как крайнее средство разрушения культуры, она может втягиваться в ее систему, участвуя в строительстве абсолютно новых форм».

Со стороны современных российских исследователей массовой литературы - А. Рейтблата, Л. Гудкова и Б. Дубина - звучат призывы филологам не игнорировать массовую литературу - особенно в наше время, когда стирается проведенная в конце XVIII века граница между «элитарной» и «массовой» литературой. В российской филологии, по мнению этих исследователей, налицо «дисциплинарный изоляционизм». Такое дистанцирование можно было бы объяснить резко негативным отношением в СССР к коммерческой развлекательной литературе. Однако Рейтблат напоминает, что и дореволюционная русская интеллигенция яростно боролась против лубочной и бульварной литератур. Также, по мнению Рейтблата, и в «элитарной», и в «средней», и в «массовой» литературе обсуждается и по-своему решаются актуальные и важные для читателей проблемы, и считать одну из этих литератур развлекательной, а другую серьезной - нет оснований.

В то же время зарубежные исследователи проявляют интерес к феномену русской массовой литературы: выделим книги Джеффри Брукс «Когда Россия научилась читать? Системный подход к популярной литературе в России» и «Чтение как развлечение в современной России: постсоветская популярная литература в исторической перспективе» под редакцией С. Лоуэлла и В. Менцель. Именно на эту книгу пишет рецензию Рейтблат в статье «Русский извод массовой литературы: непрочитанная страница». Это первая книга, в которой представлена общая характеристика русской массовой литературы в контексте ее истории. Авторы книги предприняли попытку составить типологию современных жанров русской массовой литературы, хотя, по замечанию Рейтблата, ряда жанров - например, юмористики и биографий - там нет. Успешное разрешение этой сложной самой по себе задачи затрудняется малым числом предшествующих научных разработок по этой теме. В своей рецензии Рейтблат находит большинство выводов, сделанных составителями, верными и любопытными как для западного, так и для российского читателя, однако отмечает разный профессиональный уровень статей. Обратим внимание на то, как были сделаны некоторые наблюдения.

Так, во второй статье книги С. Лоуэлл опирается на «формульный» метод анализа массовой литературы, разработанный Дж. Кавелти (уже упомянутый в этом обзоре). Лоуэлл приходит к выводу, что «взаимодействие западных «форм» и русского социального и культурного «содержания» было удивительно интенсивным и продуктивным» (с. 33).

Интересно, что метод изучения формул массовой литературы остается одним самых распространенных способов изучения массовой литературы. Сжатый обзор этого метода предлагаем в отдельной части.

Формульное изучение массовой литературы

Книга Дж. Кавелти, в которой он представляет свое понимание формульного изучения массовой литературы «Adventure, Mystery, and Romance: Formula Stories as Art and Popular Culture» (1976, Chicago: University of Chicago Press) так и не была полностью переведена на русский, хотя относительно недавно в переводе появились несколько глав. На данный момент этот труд представляет собой, пожалуй, главный инструмент для исследования жанров массовой литературы.

Изучение литературных формул само по себе не было впервые предложено Дж. Кавелти. Морфологическое прочтение текстов вошло в арсенал исследовательских приемов после появления работ В. Проппа в конце 1920-х годов и широко обсуждалось русскими формалистами, оказавшими влияние на развитие научного метода на Западе. Однако именно Кавелти доработал этот метод и сделал его удобным для изучения массовой литературы.

Метод основан на синтезе изучения жанров и архетипов, исследования мифов и символов в фольклористской компаративистике и антропологии, анализа практических пособий для писателей массовой литературы. Литературную формулу автор определяет как «структуру повествовательных или драматургических конвенций, использованных в очень большом числе произведений». Для Кавелти в ней заключается и традиционный способ описания некоторых конкретных предметов или людей, и типичные сюжеты. Таким образом, жанры массовой литературы зиждутся на слиянии этих двух феноменов. Архетипы же отбирает сама аудитория, поэтому можно говорить о «социальном заказе».

Исходя из классификации архетипов, предложенной Н. Фраем, Кавелти характеризует основные типы литературных формул: приключение, любовную историю (romance), тайну, мелодраму, чуждые (alien) существа и состояния (комедийные формулы им не рассматриваются).

Кавелти выделяет также художественные особенности формульной литературы. Во-первых, это высокий уровень стандартизации. Однако оживить стереотипы, заставить их «заиграть» по-новому - можно, и это тоже искусство. Кавелти отмечает два основных способа, которыми это можно сделать: а) придание стереотипному характеру черт, которые кажутся противоположными стереотипному; б) добавление к стереотипному набору неких значимых черт, усложняющих характер человека.

Другая художественная особенность заключается в том, что литература данного типа помогает аудитории уйти от действительности и развлекает ее. Всем известно, что формульные произведения делают акцент на действии и сюжете, в которых часто присутствуют сильные стимулы, помогающие читателю забыть собственные проблемы и полностью погрузиться в воображаемый мир.

Кавелти также отмечает, что влияние некой популярной формулы на пересечении взаимодействия литературы с другими аспектами культуры мало исследовано. Следует ли видеть в литературных произведениях причину или проявление других видов поведения? Или же литература - это интегральная и автономная область человеческого опыта, не оказывающая значительного влияния на политическое, экономическое и другие формы социального поведения? Становятся ли некоторые произведения популярными изза интересной, художественно изложенной истории, или же потому, что воплощают в себе ценности и установки, подтверждения которых ждет аудитория? Или же популярность каким-то образом связана с психологией желания-исполнения, и наибольшим успехом пользуются произведения, наиболее эффективно помогающие людям идентифицироваться с действиями, которые они хотели бы, но в реальной жизни не могут совершить? Все эти вопросы справедливы и для сюжета нашего исследования.

Наряду с тремя уже существующими на тот момент подходами, которые широко применялись для объяснения культурных функций или значения литературы - 1) теории влияния или воздействия; 2) детерминистские теории и 3) символические, или «отраженческие», теории - Кавелти предлагает свой формульный метод.

Он утверждает, что существует тип формул, характерных для всех культур. Например, в приключенческом произведении герой, выполняя этически важную миссию, преодолевает препятствия и опасности, возникающие обычно в результате козней злодея. В качестве награды он обретает благосклонность одной или нескольких привлекательных девушек.

В русской культуре - в силу исторических особенностей ее формирования - формульные повествования получили меньшее распространение, чем на Западе. Тем интереснее было бы проанализировать литературные формулы отечественного происхождения, например, авантюрно-уголовный роман, - это позволило бы охарактеризовать специфические черты как русской литературы, так и русской культуры в целом.

1.2 Авантюрный роман: история появления, подходы к изучению в русской и французской критике

Корпус текстов, представленных в этой части, еще не вошел в активное употребление российскими исследователями ввиду причин, частично обозначенных в предыдущей части обзора. Мы предлагаем исторический обзор французского романа-фельетона в интересующий нас период, изучение эволюции понятия «авантюризм» и того, в каких формах его присваивала массовая литература во Франции; также мы обозначим основные исследовательские проблемы жанра уголовно-авантюрного романа - в основу этих аспектов будут взяты современные труды французских исследователей. Отдельного внимания удостоятся русскоязычные исследователи авантюрно-уголовного романа и место этого жанра в литературе.

Французский роман-фельетон в 1850-х-1870-х годах.

Французский роман-фельетон 1850-х-1870-х лишь частично и неглубоко изучен в отечественной исследовательской практике. В связи с этим выглядит необходимым поместить романы о Рокамболе в контекст жанра авантюрно-уголовного романа и романа-фельетона, к которому они принадлежат. В данной части мы предлагаем описание того, как выглядела французская литературная «витрина» в указанный период и какое место там занимали произведения Понсон дю Террайля.

Строгая политическая цензура Второй империи благоприятствовала развитию развлекательной прессы с описанием происшествий и светских сплетен, а также романно-фельетонному жанру. Этот новый период в истории жанра был отмечен быстрым распространением иллюстраций. На книжном рынке доминировали Понсон дю Террайль и Феваль, которые, несмотря на некоторые модификации сюжетов, типажей и политико-социальной репрезентации, еще не могут быть отнесены к новому смысловому и имагинативному пространству. Только конец 1860-х годов будет отмечен кардинальными изменениями - одновременно в журналистской среде и в структуре романов. а) Трансформация прессы

До середины 1860-х в прессе произошло мало изменений, не считая последовавшего за волнениями Второй республики подавления политической прессы, инициированного превентивными и репрессивными мерами декрета от 17 февраля 1852 года.

Тиражи в этот период не сильно отличаются от времен Июльской Монархии: La Presse, главная политическая газета Парижа, в 1856 году выходит 37 250 экземплярами, а в 1861 году - уже 52 000 экземплярами. К тому же, условия производства в целом располагают к распространению прессы: технический прогресс, развитие капитализма (газеты все больше финансируются банкирами), развитие рекламы и современных средств продажи (киоски, продажи по номерам, рост сетей распространения). Цены на газеты и журналы падают: в 1860 году самая распространенная цена на подписку политического ежедневника - 16 франков.

Лишенные политической «пищи», газеты вынуждены были схлестнуться в анекдотах, светских сплетнях и рубрике «происшествия». Так, путь был открыт для рождения крупных газет о происшествиях, первый представитель которых, Le Petit Journal, увидел свет в 1863 году. Имели место, как и ранее, возвращения к роману-фельетону - даже чаще, чем раньше. В этот период мы наблюдаем появление прессы, посвященной практически только роману-фельетону: газет-романов (journaux-romans). б) Эволюция романа-фельетона.

Роман-фельетон переживал период спокойного развития. Он множился, наполнял собой все газеты, появлялся во всех формах, от фельетона в ежедневных газетах до еженедельных газет-романов и литературных журналов. Но это засилье происходит без громогласных успехов или грозных проклятий, которыми сопровождалось существование жанра в начале его появления.

В первые годы Второй империи фельетон становится «блюдом» из «солянки» всех видов романов: Фейе и Сандо, «высокие» романисты, публикуются только в журналах, равно как Шербюлье и Флобер, но «реалисты» - например, Мюрже, Шамфлери или Дюранти появляются в ежедневных газетах по соседству с Дюма и Февалем. Газетный роман, кажется, приближается к журнальному. Оба проходят впоследствии одинаковые этапы публикации, критика изучает их, не делая различия.

В период с1852 по 1866 существует большое разнообразие романов-фельетонов, но выделяется и несколько больших имен: Дюма, Феваль и Понсон дю Террайль, к которым можно добавить Сю, по-прежнему знаменитого, несмотря на короткое затмение славы, произошедшее изза его ссылки.

Высланный после государственного переворота Второго декабря, Сю продолжает публиковать фельетоны в парижской прессе, но они остаются практически незамеченными: «Fernand Duplessis» появляется в La Presse в 1853, «La famille Jouffroy» в том же году в Le Siecle и т.д. Сю скончался в 1857, но его творчество продолжало оказывать влияние на литературу. С 1850 по 1856 в газетах-романах выходит его собрание сочинений (Bry, Maresq et Havard). До 1876 года оно будет четырежды переиздано. До конца века творчество Сю вдохновляет социальный и народнический роман. Слава Сю еще жива во время Второй империи: когда в 1862 году появляются «Отверженные», один критик написал: « «Тайны Парижа» повлияли на «Отверженных» - только у Эжена Сю намного больше выдумки, большее разнообразие персонажей и сцены намного любопытнее».

Если Эжен Сю впоследствии получил свое место в «пантеоне» популярных авторов Второй империи, то живой и здоровый, а также необыкновенно продуктивный Александр Дюма в эти годы доминирует на рынке романов-фельетонов наряду с Полем Февалем и Понсоном дю Террайлем. Во время короткого пребывания в Брюсселе в 1851-1853 годах, куда он поехал, чтобы сбежать от кредиторов и одновременно показать свое недовольство свершившемуся государственному перевороту, в один момент он думает написать, по примеру Сю, эпопею о человечестве - идея, рано или поздно прельщающая всех романистов. Изпод его пера она, однако, не вышла, и Дюма довольствовался эпопеей современной Франции. В большом количестве он пишет романы, среди которых «Могикане Парижа» (1854-1855), «Соратники Иегу» (1856), «Белые и синие» (1867) и проч. Его творческий запал не иссякнет до 1870 года, когда он умрет в лучах славы. Вместе с Дюма завершится целая эпоха фельетона, учрежденная им под знаком романтизма и истории.

С 1850 года Поль Феваль становится неизменным участником «группы лидеров» среди популярных фельетонистов. Здесь он присоединяется к Дюма, и в эпоху Второй Империи, кроме Понсон дю Террайля, с ним никто не сможет сравняться. В 1865 году Барбе д"Оревильи назовет Феваля «королем жанра, в котором месье Понсон дю Террйль - очевидно, принц». Вторая империя - период пика его славы: до этого его превосходили Сю и Дюма, а после 1876 года он не напишет практически ни одного значимого произведения. Между 1850 и 1870 он публикует 70 романов. В 1858 году выходит иллюстрированное собрание сочинений Феваля (Boisgard). Его самый крупный успех это, конечно, «Горбун» (1857), опубликованный в Le Siecle. в) Главные жанры

К историческому роману и роману нравов в этот период добавляются морской роман, экзотический роман и американский роман Гюстава Эмара. Среди заметных авторов появляются Ш. Дели (1821-1885), Э. Капандю (1826-1868), О. Фере (1815-1875), Констан Геро (1814-1882), Э. Абу (1828-1885), А. Ассолан (1827-1886).

Романы-фельетоны этой эпохи очень разнообразны в своих жанрах. Однако доминирует среди них авантюрный роман. Как отмечают критики конца 1850-х, «романисты, которые довольствуются неоспоримой популярностью у толпы, - пишет Г. Планш в 1857. - пишут только о приключениях»; а Барбе д"Оревильи, говоря о Февале, скажет: «Он написал авантюрный роман, проще говоря - фельетон, пусть даже фельетон и подразумевает другие жанры, но с гораздо меньше шансами на успех, чем когда речь идет о приключениях». Авантюры развертываются то в современном мире, то в прошедшем, во Франции или за границей, играя таким образом на палитре смыслов и репрезентаций. г) Новые способы распространения

Многочисленность форматов и собраний, в которых распространялись романы, поражала современников. Впечатляет также, с какой скоростью популярность набирала иллюстрация, связанная с текстом фельетона: иллюстрированные выпуски и еженедельные газеты-журналы, тоже проиллюстрированные гравюрами на дереве, - все это сопровождается небывалым количеством афиш.

Роману-фельетону благоприятствовало также развитие сетей распространения. Количество книжных магазинов во Франции увеличилось втрое с 1840 по 1910 годы (увеличение было особенно быстрым в период между 1850 и 1880). В 1853 создаются привокзальные библиотеки, среди которых монополию получает Луи Ашетт. Вместе с развитием железных дорог их количество увеличивается, как постепенно уменьшается количество читальных залов.

Успех романа-фельетона часто приводил его на театральную сцену. С одной стороны, драма и мелодрама, с другой - водевиль - продолжают пользоваться спросом. Фельетонисты довольно часто оказываются еще и театралами. Так, Дюма-отец продолжает довольно насыщенную театральную карьеру, а Дюма-сын с успехом ставит свои пьесы на сценах Gymnase dramatique, Vaudeville и Theatre francais. д) Культурное положение романа-фельетона

Во время Второй Империи роман-фельетон практически всегда проходит через газету либо журнал прежде, чем быть опубликованным в отдельной книге. В эту эпоху журнал сближается с газетой: его цена снижается, а аудитория растет (с 5000 подписчиков в 1851 число возрастает до 25000 в 1868 в случае La Revue des Deux Mondes). Три главных литературных журнала - La Revue de Deux Mondes, La Revue de Paris, La Revue contemporaine - регулярно публикуют романы.

Некоторые романисты публикуются исключительно в журналах (Флобер, Сандо, Шербюлье) или в ежедневных газетах и газетах-романах (Феваль, Понсон дю Террайль, Булабер). Однако большинство - в их числе Ж. Санд, Готье - публикуются и в газетах, и в журналах.

Стоит отметить также равнодушие критики по отношению к роману-фельетону с начала 1850-х до 1864-1865. За исключением нескольких выступлений из католических слоев против газет-романов, современный роман изучается и критикуется, не принимая в расчет существования романа-фельетона. Острая критика послышится вновь к концу 60-х годов, когда рынок заполонят ежедневными газеты за один су, их читательская аудитория заметно вырастет, а предпочтение романа-фельетона со стороны толпы другим форматам не напугает критиков - как бы за романов-фельетоном этого покроя впоследствии не закрепился титул «романа XIX века».

С 1866 (начало деятельности Понсона дю Террайля и Габорио в прессе за один су) и до 1876 (создание Le Petit Parisien, второй по величине газеты в 1876-1914 годов) роман-фельетон через находится в переходной фазе, когда трансформируются старые жанры внутри романа и появляются новые, за чем последует распространение популярной прессы, триумф натурализма и романа-мелодрамы.

«Авантюризм» и уголовный роман в современных французских исследованиях

Большая часть научной литературы, представленной в данном обзоре, была опубликована на французском языке и еще не была переведена на русский. По этой причине мы предлагаем ввести краткий тезаурус, уточняющий перевод слов, которым было трудно подобрать соответствующие по своему лексическому значению аналоги в русском языке.

Так, слово l"aventure предлагается переводить как «приключение», «путешествия», «авантюризм», «авантюра», причем последний вариант, в нашем случае, не несет никакой негативной нагрузки. Слово la representation мы будем переводить как «репрезентация» или «изображение». Понятие l» imaginaire (сущ.) будет переведено как «воображаемое». Для собирательного существительного le crime русскими аналогами станут «преступление» или «преступная деятельность». Газетная рубрика «faits divers» будет переведена как «рубрика «Происшествия»». И, наконец, существительное l» insecurite будет переведено как «небезопасность». В некоторых местах, чтобы напомнить об этой особенности перевода, эти слова будут выделяться курсивом.

В представленных научных работах центральными стали одновременно две фигуры: авантюриста и преступника. Это неудивительно, потому что для эпохи, к которой относится наше исследование (1860-1920), характерно частое смешение этих начал в одном персонаже. Собственно, прототип изученных в данной работе персонажей, Рокамболь, и есть такой авантюрист-преступник. По ходу исследования это сближение будет наблюдаться неоднократно. Не анализируя причины этого наложения двух маргинальных поведений, обратимся к тому, как изучается авантюризм и культ преступности последней трети XIX - начала XX века в современной французской критике.

На рубеже XIX и XX веков происходит переворот в понимании авантюризма: авантюру прекращают отождествлять с горестными злоключениями, уделом юнцов и чудаков, и она становится идеалом, своего рода «искусством» жизни. Как же воплотить этот новый лозунг: «сделать из своей жизни поэму»? Возможно, на войне - при тех условиях, когда она не являет собой «фабрику» смерти, а оставляет пространство для индивидуальной схватки. Или в путешествии: броситься с головой на поиски еще не известных, еще не засоренных туристической шелухой мест на этой планете. Может быть, в политике или - почему бы и нет? - в литературе, ибо писатели к концу указанного периода неразрывно связывают свою жизнь и творчество с авантюрой (Конрад, Мальро, Сент-Экзюпери). Да, у авантюризма есть своя история: она берет истоки более ста лет назад, чтобы стать одной из главных ценностей человека эпохи модерна.

Изучению страсти к авантюре, к приключениям посвящена работа Сильвэна Венэра (Sylvain Venayre), историка, ныне профессора университета Гренобль-II, ранее, с 2002 по 2013 год - преподавателя университета Париж-I - Сорбонна. Книга называется «Слава авантюры. К генезису мистики эпохи модерна. 1850-1940» (La gloire de l"aventure. Genese d"une mystique moderne. 1850-1940, Aubier, collection «Historique», 2002). Для Венэра «приключение, авантюра - это результат определенного взгляда на событие, репрезентация факта, нежели сам факт». Таким образом, исследователь сразу помещает свою работу в поле исследования репрезентаций. Он напоминает нам, что в той же степени, насколько историк зависит от источников, авантюрная история - это, прежде всего, «история обсуждения авантюры». Речь идет, значит, о создании - через несколько эмблематических жизней авантюристов - «социального воображаемого».

Краткое изложение книги можно разделить на три части. Первая исследует рождение и развитие страсти к авантюре.

Рождение авантюрной литературы как жанра может быть датируемо XIX веком. Через четыре портрета Венэр представляет читателю «генеалогию авантюриста». Смысл этого слова сильно эволюционировал с момента его появления в XIV веке. Из «чужеземца» он стал, наоборот, обозначать того, кто уходит на чужбину. Так, герои приключений в реальных и вымышленных мирах Жюля Верна всегда устремляются в далекие края. Более того, настоящей авантюрой является та, что происходит в пространствах еще не открытых, на «пробелах» карты (например, внутренняя часть Африки, которая, до конца XIX века, оставалось частично не исследованной). Природа там опасна, народы дики, и изза этого увеличивается ощущение отдаления; повествование происходит вдалеке от цивилизованных стран и далеко во времени, напоминая о дикости прошедших веков. Понемногу вырисовывается портрет белого человека как «короля-авантюриста».

Как авантюризм стал темой дискурса масс? Венэр видит этому две причины: во-первых, идею, что молодежь испытывает неудержимое влечение к приключениям, которое хорошо уживалось с романтической эстетикой; во-вторых, желание приключений соответствовало набору ценностей, признанному полезным для молодых людей - аудитории, на которую открыто нацелен этот литературный жанр. Действительно, идея, что герои - всегда мужчины или что приключения делают из них мужчин, часто встречается в этого рода повестях.

Однако создание дискурса об авантюрах не являются самоцелью авантюр. С 1850 по 1940 годы расхожа стала, например, педагогическая цель: чтобы облегчить восприятие знаний ребенком, его внимание было решено привлекать рассказами о приключениях; молодым скаутам дарили книги об авантюристах. Так воспитывался вкус к авантюризму.

Авантюризм существует не только вымышленным в литературе - начиная с 1920-х все больше появляется повестей, основанных на пережитых приключениях. Искатель приключений становится как никогда воспетой фигурой. Но, в то же время, ощущается все большее присутствие чувства «ностальгии пространства». Так, начиная с рубежа XIX и XX веков, авантюрная мистика эпохи модерна зачастую сводится к ностальгической реакции на предполагаемое исчезновение пространства, на котором возможны приключение и авантюра. С XIX века, с сокращением пространства-времени, с развитием транспорта и концом эпохи открытий, рождается сожаление о «тайне мест». Быстрое развитие культуры в США отягчает чувство утраты «дикого» пространства. Прекрасная Эпоха - это конец приключений, это карта со всеми заполненными пробелами. Амбивалентный взгляд на эмблематическую фигуру первооткрывателя ясно иллюстрирует это ностальгическое чувство: она привлекает как символ открытия новых горизонтов и, в то же время, отталкивает, потому что, будучи открытыми, эти пространства никогда больше не буду

Сегодня вопрос массовой литературы продолжает быть предметом пристального внимания исследователей. Разработаны несколько методологических подходов, из которых самым актуальным является формульный метод Дж. Кавелти. Значительная часть зарубежных и отечественных исследований в данной сфере посвящено жанру авантюрно-уголовного романа (D. Kalifa, Ch. Marcandiet, S. Venayre, А. Строев, А. Рейтблат, Л. Гудков, Б. Дубин и др.).

Во Франции одним из воплощений этого жанра стала серия романов Понсона дю Террайля (1829-1871) «Похождения Рокамболя или парижские драмы» (фр. Les Exploits de Rocambole ou les drames de Paris) (1859-1884). Он настолько активно вошел в читательский обиход нескольких поколений, что возникло самостоятельное слово rocambolesque, то есть невероятно-удивительный или в стиле Рокамболя. В России 1860-1910-х годов этот роман нашел отклик в феномене «русского Рокамболя.

Нам удалось обрисовать масштаб популярности романа-фельетона о Рокамболе во Франции во второй половине XIX века. Это зафиксировано как фактическим материалом, так и мемуарами современников. Нам также удалось проследить историю переводов романов на русский язык, которые практически сразу нашли в России своего читателя. Романы о Рокамболе переводились на русский много и по-разному, для читателей разных социальных слоев. В последние годы они довольно интенсивно переиздаются, однако попыток отредактировать старые переводы, которые зачастую являются сокращенными версиями оригинала, не предпринимается.

Так или иначе можно говорить о возникновении сетей рокамболизма, охвативших многие читательские слои в России - это произошло под действием публицистики и прозы, в которых авторы использовали модели романов о Рокамболе или делали отсылки к этому произведению (Амфитеатров, Гарин-Михайловский, Л. Гинзбург, Салтыков-Щедрин, Цеханович, Чехов и др.). Можно говорить даже о возникновении особой породы «практикующих авантюристов» в литературе и за ее пределами (Клуб червонных валетов, И. Манасевич-Мануйлов). Трудно сказать, что служило подпиткой и что побеждало в соперничестве «литература-жизнь": то ли словесность стала мощным источником провокаций, то ли само стремительно меняющееся после 1855 года устройство российской жизни, ломка укладов, стихия реформ породили стихию авантюризма.

В данной работе рассматриваются две «вегетативные ветви» этого подражания: уголовное дело о «Клубе червонных валетов» и биография И. Мануйлова, закрепленная в романе К. Бецкого и П. Павлова «Русский Рокамболь. Приключения И. Мануйлова».

Московский «Клуб червонных валетов» воспользовался романами Понсона дю Террайля как руководством к действию и воплотил в жизнь многие приемы вымышленного Клуба. Однако его приступления имели множество «национальных» особенностей (мелкие грабежи, обман российских законов и проч.). Биография И. Мануйлова также является демонстрацией того, как литературные модели поведения переносились в реальную жизнь.

Важно отметить, что полного отмежевания жизни от литературы не произошло и реальные «рокамболи» вскоре вернулись на страницы книг, как это было в случае пьесы «Желтый дом, или Клуб червонных валетов» или романа «Русский Рокамболь. Приключения И. Мануйлова». Мы в праве говорить об установлении в России в изучемый период нового культурного архетипа - «русского Рокамболя», авантюриста, сидящего сразу на нескольких стульях, который создавал свою биографию по литературным канонам.

1. Fournel V. Figures d"hier et d"aujourd"hui. - Paris, 1883. p. 225-236

2. Белый А. На рубеже двух столетий. - М.: Художественная литература. «Серия литературных мемуаров», 1989.

3. Бецкий К, Павлов П. Русский Рокамболь (Приключения И.Ф. Манасевича-Мануйлова). - Л.: «Былое» -1925.

4. Дю Террайль Понсон. Полные похождения Рокамболя. - Спб.: Политехника, 1992.

5. Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века. 1997. Сост. И. Потапчук. Тула.

6. Секретные сотрудники и провокаторы: Сб. Под ред. и с предисл. П.Е. Щеголева. 1927. М.; Л.:Гос. изд-во. Сиповский В.В. 1909-1910. Очерки из истории русского романа 18 века. Т.1. Вып. 1-2. СПБ.

7. Строев А.Ф. Те, кто поправляет фортуну. Авантюристы Просвещения. - М.: Новое литературное обозрение, 1998.

8. Уголовный роман / Сост. А.И. Рейтблат. М.: ИРДАШ, 1992.

9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. М.: Наука. Т. 1. Рассказы. Повести. Юморески.1880-1882. - 1974-1982.

10. Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы. - М.: Изд-во политкаторжан. -1930.

Размещено на .ru