Москва 1917-1922 гг. как художественное пространство в лирике Бориса Пастернака и его романе "Доктор Живаго" - Контрольная работа

пастернак революция роман стихотворение. Потому, вопреки хронологии, мы начнем исследование описаний Москвы 1917-1922 гг. с романа Пастернака “Доктор Живаго”. В коллективной монографии «Поэтика «Доктора Живаго» Москва 1917 года названа «страшным созданным революцией лабиринтом», и дальше о ней сказано так: «Столица доходит до крайней точки своего падения в революционных эпизодах романа, когда разрушаются привычные границы жизни и открывается прежде скрытое, своего рода «археологические» артефакты». Хотя утверждение, что революционный город близок к руинам, разумеется, кажется справедливым, о чем мы будем говорить подробнее, но при этом едва ли столь уж верны слова о страшном образе Москвы: в 1917 году Юрий Живаго (следом за самим Пастернаком) вдохновлен идеей революции, а сам город не вполне противостоит человеку - его образ сложнее и не так однозначен. Москва 1917-1922 гг. - неуютное, не слишком подходящее для жизни место, из которого семья Живаго уезжает, но при этом именно Москве отводится одна из самых ключевых ролей. Город в романе описан максимально амбивалентно, что мы и постараемся показать в этой главе. Описание приезда Живаго с фронта начинается с обозначения явной связи Москвы с природой. И на этих мыслях Юрия Живаго поезд, проезжая рощи, поляны и картофельные грядки, внезапно врывается в самый центр Москвы: «Не успел доктор обратить на это внимание, как изза горы показался храм Христа Спасителя и в следующую минуту - купола, крыши, дома и трубы всего города». Внезапность появления города похожа на то, как «вдруг из тучи косо сыпется грибной дождь» и как потом полной неожиданностью ворвется в жизнь семьи Громеко весть об уличных боях вместе с Николаем Николаевичем и Гордоном: «в комнату так же стремительно, как воздух в форточку, ворвался Николай Николаевич»; «Этот влетел так же, как Николай Николаевич, с теми же самыми сообщениями» - так же снежной метелью из «Капитанской дочки» ворвется и Октябрьская революция. До появления Москвы герой видел, как на ладони, всю загородную природу, и так теперь он созерцает весь город. Пахнет прелым листом, грибами [курсив мой - О.З.]». Поливанов, отсылая к жанровой традиции Вальтера Скотта и Пушкина. Причем, обоих “помощников”: и “видного политического деятеля”, и Евграфа - Юрий встречает в холодное время года (каждый раз поздней осенью) и темное время суток - с точки зрения традиции (которую ломает «Капитанская дочка» Пушкина, выводящая страшного Пугачева, появляющегося ночью из бурана скорее положительным персонажем) и читательских ожиданий, не самые благоприятные для человека, но оба героя, особенно, конечно Евграф, во многом устраивают и жизнь главного персонажа, и его похороны, и посмертное бытование его стихов (последние два пункта касаются только Евграфа). Отметим в речи Юрия еще и вплетение в характеристику революции городской реалии: «Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к ее ходу. Тот же русский характер, природный и естественный, сам Пастернак видел в февральской революции - приведем еще раз четверостишие из стихотворения «Русская революция»: «Казалось, облака несут, плывя на запад, Народам со дворов, со снегом и хвоей.