Новаторская концепция критики по Барту. Ее информативные элементы: правдоподобие, объективность, ясность словесной коммуникации, асимболия в литературных произведениях. Язык как идеологическое образование, в котором закрепляются социокультурные смыслы.
Уже после Освобождения - и это было вполне естественно - самые разные критики в самых разных работах, охвативших, в конце концов, всех наших авторов от Монтеня до Пруста, предприняли - опираясь на новейшие философские направления - попытку пересмотра всей классической французской литературы. Нет ничего удивительного, что в известной стране время от времени возникает стремление обратиться к фактам собственного прошлого и описать их затем, чтобы понять, что с ними можно сделать сегодня: подобные процедуры переоценка являются, должны являться систематическими. Что это - чья-то случайная реакция? рецидив агрессивного обскурантизма? или, напротив, первая попытка дать отпор новым - давно уже предугаданным и теперь нарождающимся - формам дискурса?(2) Новому [349] критику стремилисьнанести рану, его хотели уколоть, побить, убить, хотели привлечь его к уголовной ответственности, выставить у позорного столба, отправить наэшафот. Исходя от людей, объединенных в некую замкнутую группу, все эти нападки отмечены своего рода идеологической печатью, они уходят корнями в ту двусмысленную культурную почву, где всякое суждение и всякий язык оказываются проникнуты каким-то нерушимым политическим началом, не зависящим от требований данного момента.Аристотель разработал технику речевых высказываний, построенную на предположении, что существует категория правдоподобия, отложившаяся в умах людей под влиянием традиции, Мудрецов, коллективного большинства, общепринятых мнений и т. п. Правдоподобное вовсе не обязательно соответствует реально бывшему (этим занимается история) или тому, что бывает по необходимости (этим занимается наука), оно всего-навсего соответствует тому, что публика полагает возможным, и потому может весьма отличаться как от исторической реальности, так и от собственно научной возможности. Мы, быть может, сумеем смоделировать идею правдоподобия, свойственную нашей собственной современности, поскольку ведь подобные произведения ни в чем не противоречат представлениям публики о возможном, хотя бы эти представления и были совершенно невозможны ни с исторической, ни с научной точки зрения. Старая критика определенным образом связана с критикой массовой, ибо наше общество стало потреблять критические комментарии совершенно так же, как оно потребляет кинематографическую, романическую или песенную продукцию. В рамках современной культурной общности эта критика располагает собственной аудиторией, господствует на литературных страницах ряда крупных газет и действует, подчиняясь определенной интеллектуальной логике, которая как раз и запрещает противоречить всему, что исходит от традиции, от наших Мудрецов, от общепринятых взглядов и т. п.Нам говорят, что в произведении содержатся "очевидные вещи", которые можно обнаружить, опираясь на "достоверные факты языка, законы психологической связности и требования структуры жанра". Первая относится к области лексикографии: нас убеждают, что Корнеля, Расина, Мольера следует читать, держа под рукой "Словарь классического французского языка" Кейру. Где тот проверочный инструмент, где тот словарь, с которым вы смогли бы подступиться к этому вторичному - неисчерпаемому, необъятному, символическому - языку, на котором написано произведение и который и является как раз языком множественных смыслов? Остается последнее прибежище - "обыденная" психология, знакомая всякому и потому внушающая чувство глубокой безопасности; беда в том, что сама эта психология сложилась из всего, чему нас еще в школе учили относительно Расина, Корнеля и т. д., а это значит, что представление об авторе у нас создают при помощи того самого образа, который нам уже заранее известен: нечего сказать, хороша тавтология! Сходным образом обстоит дело и с остальными "очевидными вещами": все они уже представляют собой интерпретации, основанные на предварительном выборе определенной психологической или структурной модели; подобный код - а это именно код - способен меняться; вот почему на самом деле объективность критика будет связана не с самим фактом избрания того или иного кода, а с той степенью строгости, с которой он применит избранную им модель к произведению.Переходя к остальным правилам, выдвигаемым адептом критического правдоподобия, придется спуститься ступенькой ниже, вступить в область всяческих смехотворных запретов, давно устаревших возражений и - при посредстве наших сегодняшних старых критиков - завязать диалог со старыми критиками позавчерашнего дня - с каким-нибудь Низаром или Непомюсеном Лемерсье. Будучи включен в сферу рационального дискурса, всякий такой предмет тотчас же получает репутацию тривиального, причем несообразность исходит не от предметов как таковых, но от смешения абстрактного и конкретного (ведь смешивать жанры всегда воспрещается); что вызывает смех, так это сама возможность говорить о шпинате, когда речь идет о такой вещи, как литература, здесь шокирует именно нарушение дистанции между реальным предметом и кодифицированным языком критики.
План
Содержание
Часть I
1.1 Правдоподобие в критике
1.2 Объективность
1.3 Вкус
1.4 Ясность
1.5 Асимболия
Часть II
2.1 Кризис комментария
2.2 Множественный язык
2.3 Наука о литературе
2.4 Критика
2.5 Чтение
Примечания
Часть I
Вы можете ЗАГРУЗИТЬ и ПОВЫСИТЬ уникальность своей работы
