Формы, мотивы и образы фантастики в творчестве Ф.М. Достоевского - Диссертация

МИНИСТЕРСТВО ВЫСШЕГО И СРЕДНЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ УЗБЕКИСТАН САМАРКАНДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ КАФЕДРА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫМногогранное творчество Федора Достоевского давно получило признание не только в его отечестве, но и во всех цивилизованных странах. Достоевский - не учитель, не моралист, но он гениальный художник-аналитик, философ, страстный обличитель мирового зла, утверждающий неизбежное торжество в мире подлинно человеческих отношений. Особенно обострившийся интерес к Достоевскому в наше время - конец XX - начало XXI веков, - когда люди явственно ощутили могущество пророческого дара писателя,угадавшего все главное, что принесла новая эпоха - невиданный взлет победительного человеческого разума и сопутствующие ему признаки разрушительной бездуховности, делает эту тему весьма актуальной и востребованной. Творчество же Достоевского, протекавшее в 40-70е годы, падает на период активного утверждения, затем и торжества метода художественного реализма. "Трагедия творчества Достоевского, - писал Андрей Белый, - в том, что он одинаково вносит в него и "громовой вопль восторга серафимов", и свиное хрюканье; и даже имеет смелость оправдать это хрюканье устами Дмитрия Карамазова, будто и оно, хрюканье, есть природа, земля и Божество - одно. ...Тщательно выписывает он форму душевных движений; и формами их проявления у него являются любовь, ненависть, страсть, сострадание; но размер каждого душевного движения у него преувеличен до неузнаваемости, точно перед нами души нам неведомых титанов, воплотившихся в тела больных, слабых, нервно-усталых людей...".1Своеобразие поэтики Ф. М. Достоевского.Раздел 2.2. Психологическая фантастика Достоевского.Достоевский обращает специальное внимание на фантастику Гофмана, который "олицетворяет силы природы в образах: вводит в свои рассказы волшебниц, духов и даже иногда ищет свой идеал вне земного, в каком-то необыкновенном мире, принимая этот мир за высший, как будто сам верит в непременное существование этого таинственного волшебного мира...". Весь Гофман русский и немецкий (то есть непереведенный "Кот Мурр".5 Писателя привлекали "метафизика" пронизывавшая его художественные образы, конфликт добра и зла, обретавший фантастические формы, которые, однако, не были оторваны от логики реального мира.Фантасмагоричность реального мира, предстающая на страницах произведений Достоевского, соединяла его с художественным миром Гофмана, которого он воспринимал как единомышленника. В предисловии к публикации рассказов Эдгара По Достоевский обращает специальное внимание на фантастику Гофмана, который "олицетворяет силы природы в образах: вводит в свои рассказы волшебниц, духов и даже иногда ищет свой идеал вне земного, в каком-то необыкновенном мире, принимая этот мир за высший, как будто сам верит в непременное существование этого таинственного волшебного мира...".6 Соответствующие художественные эквиваленты нетрудно отыскать и в поэтической системе Достоевского. Очевидно, обратившись к подобного рода фантастической ситуации и желая сделать ее как можно более психологически достоверной, реалист Достоевский сознательно учитывает уроки творчества По, умевшего, как отмечал Достоевский в своем предисловии к переводам его рассказов, напечатанным в журнале "Время", с помощью "силы подробностей" и "способности воображения" добиться правдоподобия небывалого, невозможного и неестественного. В то же время слишком вещественный, порою даже чувственный характер неестественного и невозможного, придававший фантастике Э.По мистический оттенок, отталкивал Достоевского, заставляя предпочитать слишком "материальной", "американской" фантастике По более идеальную и сохраняющую большую дистанцию от действительности фантастику Гофмана.Видят сны Раскольников, Ставрогин, князь Мышкин, братья Карамазовы, причем Алеше, заснувшему у гроба Зосимы, снится вживе покойный старец и свадьба в Кане Галилейской, на которой присутствует сам Иисус Христос, тогда как Иван, наоборот, во сне беседует с чертом и даже запускает в него стаканом, как Лютер в замке Вартбург бросил в черта чернильницу.Есть у Достоевского произведения, в которых (как в "Гробовщике" Пушкина) сновидение служит собственно сюжетом, а явь - его контрастным обрамлением, но без пушкинской шутливой иронии: это "Сон Смешного человека" и "Бобок". Если Толстой изображал сновидения как трансформацию внешних впечатлений (например, сон Пьера Безухова, который слова будящего его слуги "запрягать пора" воспринимает во сне как решение философской проблемы - "сопрягать"), то Достоевский считал, что во сне забытые переживания людей всплывают в сферы, подконтрольные сознанию, а потому через свои сновидения человек лучше познает себя. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между тем, какие хитрейшие вещи проделывал иногда мой рассудок во сне!".