Понятие террориста в современной политической теории - Дипломная работа

Понятие террориста в современной политической теорииТеррористические атаки, спровоцировавшие провозглашение Соединенными Штатами «глобальной войны с терроризмом» (“Global War on Terror”) и принятие исключительного по своему политическому и юридическому смыслу Патриотического акта, обусловили легитимацию в США использование чрезвычайных мер, среди которых возможность неограниченного наблюдения за собственными гражданами, и актуализовали некоторые практики, широко распространенные в условиях тоталитарных режимов прошлого столетия. Несмотря на то, что террористический акт как акт физического насилия, совершаемый в отношении гражданских лиц, несет в себе реальную угрозу безопасности населения, что требует от государства некоторых ответных действий, понятия «террорист» и «терроризм» утратили сегодня сколько-нибудь объективное и нейтральное значение, став пропагандистским инструментом, утверждает А. Бадью. Из всех дискуссий, посвященных проблематике терроризма и контр-терроризма, наибольший интерес представляет дискуссия вокруг определения понятий «терроризм», «террорист» и «террор», детерминирующая направления последующих теоретических и эмпирических исследований. Спорным оказывается уже онтологический статус терроризма: с одной стороны, утверждается, что терроризм как явление объективно существует и, следовательно, провести границу между терроризмом и другими формами, например, политического насилия представляется возможным, с другой же стороны, терроризм понимается исключительно как дискурсивное понятие («насилие, которое я не поддерживаю»), апелляция к которому в публичном дискурсе выполняет функцию легитимации/делегитимации некоторой политики или социальных групп, что обуславливает невозможность универсального определения терроризма в принципе. Отвечая на вопрос о том, с явлениями какого порядка соотносится терроризм, авторы определяют терроризм или в узком смысле, - как особую форму насилия, направленную чаще всего на устрашение, или в широком, - как специфический тип политики или стратегии, включающей кроме практики физического насилия, характерный только для терроризма тип целей и идеологическую составляющую.Впервые вопрос о политическом как отличном от государственного и от политики был поставлен Шмиттом в 1927 году в статье «Понятие Политического», переизданной со значительными дополнениями в 1933 году, а спустя 30 лет, уже после Второй мировой войны и изобретения ядерного оружия, в 1963 г. выходит его работа «Теория партизана: промежуточное замечание к понятию политического». Ставя своей целью наделить политическое автономией и самостоятельностью и отделить его от предметных областей либеральной «культуры» - морали, экономики, эстетики и религии, Шмитт выводит критерий, позволяющий определить политическое. Шмитт неоднократно подчеркивает, что разделение на «друзей» и «врагов» есть не символическое или нормативное разделение, но бытийственная действительность, заключающаяся в реальной возможности физического противостояния, крайняя степень которого есть война, которая, если в данный момент не ведется, то всегда наличествует в качестве потенции. Политический «враг», считает Шмитт, не является ни морально злым, ни эстетически безобразным, но принципиально чужим, иным, а значит подлежит физическому уничтожению. В политическом различении «друг/враг» категория «враг» является доминирующей в том смысле, что именно через категорию «врага» конституируется собственно политическая противоположность, именно категория «врага» как экзистенциально чужого предполагает содержащуюся в действительности эвентуальность борьбы.Обратиться Шмитта к фигуре партизана заставил именно изменившийся характер ведения войны, являющийся значимым для ситуации и теории политического. Обратившись далее к некоторым частностям шмиттеанской теории, мы установим статус фигуры партизана в структуре бинарных оппозиций, характеризующих политико-правовой порядок эпохи Модерна, прояснив, в частности, связь между изменением действительного характера ведения войны, обусловленным включением в нее фигуры партизана, и осмыслением политического как диссоциативного и антагонистического понятия. Как уже было отмечено выше, фигура партизана появляется на историческом горизонте в Испании во времена наполеоновских войн, ознаменовавших появление нового типа войны, - ведущейся между регулярными армиями суверенных государств войны массовой и народной, что обусловлено введением всеобщей воинской повинности. Кроме иррегулярного характера фигуру партизана от регулярного бойца также отличает высокий уровень мобильности, усилившийся с распространением техники, - партизан, утверждает Шмитт, является индивидуальным бойцом, наносящим точечные удары, тогда как регулярная армия осуществляет масштабные, и поэтому часто «неповоротливые» операции.

Оглавление

Введение

Глава 1. Диссоциативное понимание политического: от теории партизана к ситуации террориста

1.1 Диссоциативное понимание политического К. Шмитта

1.2 Фигура партизана: между легальностью и легитимностью

1.3 От традиционного партизана к партизану глобальному

1.4 Теория партизана и ситуация террориста: опыт наложения

Глава 2. Насилие, право и фигура террориста: дискуссия об отношениях между понятиями

2.1 «Критика насилия»: от насилия манифестирующего к насилию как чистому средству

2.2 Фигура террориста: между мифически-юридическим и «чистым» насилием

2.3 Фигура террориста и чрезвычайное положение

Глава 3. Фигура террориста и политико-правовой порядок: к вопросу о политическом в современном мире

3.1 О чрезвычайном положении и его собственном смысле

3.2 К перманентному чрезвычайному положению

3.3 Фигура террориста и уточнение понимания политического

Заключение

Список источников и литературы

Теоретик не может сделать больше, нежели сохранение понятий и называние вещей своими именами. Теория партизана выливается в понятие политического, в вопрос о действительном враге и новом номосе Земли. Карл Шмитт

Обернувшись назад, мы доподлинно обнаружим, что значительная часть выдающихся прорывных философских тезисов была выдвинута в кризисные времена. Французская революция, мировые войны и Холокост, изобретение ядерного оружия, поставившее под угрозу существование человечества в принципе, студенческие мятежи 68-го года, распад Советского Союза обнажали фундаментальные проблемы политического существования, которые в периоды относительной стабильности не были доступны наблюдателю. На социально-политическую теорию и философию в таких кризисных условиях «политической дезорганизации» возлагается задача восстановления «разрушенного смысла и порядка».

Для начавшегося менее двух десятилетий назад XXI века исключительным событием, которое стало вызовом сложившемуся политико-правовому порядку, можно назвать, с некоторыми оговорками, террористические акты, произошедшие 11 сентября 2001 года в США и обусловившие появление концепта “post-9/11 world”. Эти события и непосредственно вызванная ими политическая реакция по своему значению для сегодняшней политической реальности оказались сравнимы с крупнейшими кризисами XX века. Террористические атаки, спровоцировавшие провозглашение Соединенными Штатами «глобальной войны с терроризмом» (“Global War on Terror”) и принятие исключительного по своему политическому и юридическому смыслу Патриотического акта, обусловили легитимацию в США использование чрезвычайных мер, среди которых возможность неограниченного наблюдения за собственными гражданами, и актуализовали некоторые практики, широко распространенные в условиях тоталитарных режимов прошлого столетия. Учрежденные в Гуантанамо и Абу-Грейбе тюрьмы являются наиболее ярким примером таких практик, существование которых в юрисдикции страны, где воспеваются ценности демократии, прав и свобод человека и гражданина, порицается дискриминация по расовым и религиозным признакам, оказывается противоречивым. Заключенные в этих тюрьмах «террористы» не считаются военнопленными в логике международного военного права, закрепленного Женевскими конвенциями, их статус также не регулируется нормами права США. Едва ли ни единственным обоснованием содержания этих людей в антигуманных условиях оказывается утверждение, что «освободившись, эти люди снова начнут убивать», метафорически выражаясь они способны на воспроизводство «бесконечного насилия».

В таких условиях обвинение в терроризме или в пособничестве терроризму имеет значительные последствия, в том числе политические. В случае с организацией, признанной террористической, имеет место запрет ее деятельности на территории данного государства, индивиды же, обвиненные в терроризме или в связях с террористическими организациями, лишаются свободы на законных основаниях, или, как в случае с Гуантанамо или Абу Грейбом, помещаются в антигуманные условия, не подпадающие под действие существующих норм права. Обвинение же некоторого государства в спонсировании и других формах поддержки терроризма и террористических организаций приводит к наложению санкций и к его международной изоляции. Несмотря на то, что террористический акт как акт физического насилия, совершаемый в отношении гражданских лиц, несет в себе реальную угрозу безопасности населения, что требует от государства некоторых ответных действий, понятия «террорист» и «терроризм» утратили сегодня сколько-нибудь объективное и нейтральное значение, став пропагандистским инструментом, утверждает А. Бадью.

Так, использование в публичном дискурсе данных понятий, обладающих однозначно негативными коннотациями, в отношении акторов, деятельность которых рассматривается как внешняя или внутренняя угроза существующему статус-кво, выполняет функцию легитимации подавления подобной деятельности, включающей в том числе использование насильственных методов. Важно при этом отметить, что данными акторами при этом могут являться внутренние оппозиционные или сепаратистские силы, не обязательно прибегающие к использованию физического насилия или устрашения. Такое затрудняющее концептуализацию расширение объема понятий террориста и терроризма в сочетании с тем фактом, что присвоение статуса террориста некоторому актору (или организации статуса террористической) влечет за собой значительные политические последствия, указывает на высокую общественно-политическую актуальность темы данного исследования.

Террористические акты 11 сентября и ответные действия со стороны США и других стран произвели резонанс в академическом сообществе, о чем свидетельствует увеличение количества релевантных публикаций в сравнении с предшествующим периодом. Из всех дискуссий, посвященных проблематике терроризма и контр-терроризма, наибольший интерес представляет дискуссия вокруг определения понятий «терроризм», «террорист» и «террор», детерминирующая направления последующих теоретических и эмпирических исследований. Количественной характеристикой данной дискуссии выступает тот факт, что на сегодняшний день в академической литературе наличествует более ста различных трактовок и определений терроризма.

Качественно данная дискуссия, во-первых, характеризуется фрагментарностью, которая выражается в том, что она одновременно протекает в нескольких дисциплинарных областях (политической науке, теории международных отношений, юридической теории, моральной и политической философии), каждая из которых делает специфические для данной области выводы относительно терроризма. Так, в случае юридической науки это явление чаще всего понимается и определяется через оппозицию легальное/нелегальное, а предлагаемые признаки терроризма имеют своей целью проведение границы между терроризмом/террористом и преступлением/преступником. В теории международных отношений в силу специфики объекта исследования в фокусе оказывается только международный терроризм, который определяется чаще всего как особый способ ведения войны, отличной от войны между суверенными государствами. Для моральной философии принципиальным является вопрос о моральной допустимости/недопустимости терроризма в тех или иных условиях, вокруг чего и строятся обычно определения в рамках данной предметной области.

В случае же политической науки (преимущественно позитивистской) выделить некоторую магистральную тенденцию оказывается значительно сложнее, и именно в этой дисциплинарной области многоликость и противоречивость как явления, так и понятия терроризма проявляется наибольшим образом. Спорным оказывается уже онтологический статус терроризма: с одной стороны, утверждается, что терроризм как явление объективно существует и, следовательно, провести границу между терроризмом и другими формами, например, политического насилия представляется возможным, с другой же стороны, терроризм понимается исключительно как дискурсивное понятие («насилие, которое я не поддерживаю»), апелляция к которому в публичном дискурсе выполняет функцию легитимации/делегитимации некоторой политики или социальных групп, что обуславливает невозможность универсального определения терроризма в принципе.

Исследователи же, принимающие посылку об объективности терроризма, стремятся установить универсальные объективные критерии и характеристики, позволяющие выделить терроризм из совокупности других явлений. Отвечая на вопрос о том, с явлениями какого порядка соотносится терроризм, авторы определяют терроризм или в узком смысле, - как особую форму насилия, направленную чаще всего на устрашение, или в широком, - как специфический тип политики или стратегии, включающей кроме практики физического насилия, характерный только для терроризма тип целей и идеологическую составляющую. При этом оспаривается едва ли не каждый из признаков, через который определяется терроризм в рамках политической науки: с каким видом насилия, - политическим или неполитическим, случайным в отношении выбора жертв или целенаправленным, соотносится терроризм, какие цели преследует терроризм, - устрашение, нанесение вреда некомбатантам, или более абстрактные зависящие от идеологии той или иной террористической организации цели. В таких условиях попытки исследователей достигнуть консенсуса приводят к предложению определений, отягощенных эклектизмом, историчностью и формализмом и не способных схватить некоторое специфическое содержание терроризма, что и является обоснованием научной актуальности данного исследования.

Краткий абрис проблем, с которыми сталкиваются исследователи, пытаясь ответить на вопрос, что есть терроризм, позволяет нам сделать вывод, что данное понятие может быть охарактеризовано как сущностно оспоримое. Наличие, с одной стороны, различных конфликтующих a priori подходов к пониманию терроризма, включение в определение терроризма идеологических компонент в форме, например, указания на специфические цели террористов, и других оспоримых в зависимости от угла зрения признаков, а, с другой стороны, реальность последствий, которые имеет обвинение в терроризме для некоторых акторов, заставляет нас обратиться к теоретическому осмыслению фигуры террориста как фигуры, ответственной за совершение террористического акта, недискурсивным основанием которого выступает использование действительного физического насилия.

Необходимость рассмотрения фигуры террориста в рамках именно политической теории проистекает из того, что террорист является скорее политической фигурой, нежели правовой. Об этом, во-первых, свидетельствуют значительные расхождения в публикуемых на сайтах официальных ведомств списках организаций, признанных террористическими. Так, несмотря на признание статуса терроризма как «глобальной угрозы» безопасности, правам и свободам человека, акторы, обвиненные одними государствами в террористической деятельности, для других государств или международных организаций таковыми не являются. И, во-вторых, политический характер фигуры террориста обуславливается уже отмеченной ранее функцией, которую выполняет использование данного понятия носителями статуса-quo в публичном дискурсе при описании деятельности некоторых акторов, а именно - функцией делегитимации данных акторов и легитимации деятельности, направленной на их «устранение».

Говоря о терроризме, исследователи обычно указывают на его принципиальный политический характер или аксиоматически, не подвергая данный тезис критическому осмыслению, или руководствуются логикой contradictio in contrarium, доказывая, что терроризм невозможно зафиксировать в правовых категориях, что и обуславливает его политический характер. Существует также другая традиция, в рамках которой, или основываясь на особенностях целей и идеологии некоторой террористической организации, или на различении политического и неполитического насилия, политический терроризм определяют как отдельный вид терроризма вообще, наряду с экологическим, экономическим, информационным и другими видами терроризма.

Авторы же, которые помещают в фокус исследования именно фигуру террориста, чаще всего задаются схожим вопросом, - почему одного человека называют террористом, а другого - борцом за свободу, но при этом приходят к противоположным выводам, утверждая или тождественность данных фигур, или принципиальные различия между ними. Специфический политический характер террориста также не является предметом исследований в рамках стоящей особняком феноменологической традиции, где террорист рассматривается как особый тип human being. Таким образом, именно в отсутствии понимание террориста как принципиально политической фигуры заключается проблема данного исследования.

Осмысление политического в его отличии от государства и политики, с одной стороны, и от экономического и социального, с другой, лежит в проблемном поле политической теории. Принимая во внимание комплементарность фигуры террориста и насилия, мы считаем, что наиболее продуктивным для осмысления специфического политического характера террориста является обращение к диссоциативному пониманию политического К. Шмитта и к теории Партизана как уточнению данного понимания. Так, теория Партизана в самом общем смысле позволяет осмыслить значимость для ситуации и теории политического некоторой исторической фигуры, на что указывал Шмитт, говоря о том, что Партизан не есть некоторая конечная или внеисторическая фигура, но характеристика определенной эпохи, и допускал, что с изменением миропорядка она может претерпеть изменения или исчезнуть вообще. Кроме того, утверждение Шмитта о неизбежно полемическом характере политических понятий позволяет рассматривать ценностно нагруженные понятия без ущерба для достижения конкретного понимания исторических и внеисторических явлений.

Исследовательский вопрос в рамках указанной проблемы, следовательно, может быть сформулирован следующим образом: как возможно осмысление террориста как политической фигуры через призму теории Партизана Шмитта? Осмысление политического характера фигуры террориста, с нашей точки зрения, позволит осмыслить основания использования понятий террориста и терроризма в публичном дискурсе носителями статус-кво, а также стереть границу между пониманием терроризма как исключительно дискурсивного понятия и как объективно существующего явления.

Объектом исследования в данной работе выступает диссоциативное понимание политического и теория партизана Шмитта как уточнение данного понимания.

Предметом же, следовательно, является уточнение критериев диссоциативного политического для ситуации современного террориста.

Целью данного исследования является осмысление террориста как политической фигуры, для достижения которой нам необходимо выполнить следующие задачи: 1) реконструировать теоретическую логику диссоциативного понимания политического и теории партизана Шмитта как уточнения данного понимания, показав в том числе ключевые характеристики политико-правового порядка, с которым связан партизан;

2) рассмотреть современную ситуацию террориста в ее сравнении с ситуацией партизана и установить, те положения теории партизана Шмитта, которые нуждаются дополнительной разработке ввиду установленных различий между фигурой террориста и фигурой партизана;

3) осмыслить определяющие фигуру террориста характеристики через их отношение с политико-правовым порядком;

4) установить, каким образом трансформируется современный политико-правовой порядок во взаимодействии с фигурой террориста;

5) исходя из собственных характеристик фигуры террориста, специфики отношения последнего с политико-правовым порядком и изменившегося характера данного порядка, предложить собственное осмысление политического для современного мира и, определить, исходя из этого смысл политического характера террориста.

Основным методом исследования в рамках данной работы выступает критический концептуальный анализ. В центре нашего рассмотрения находится понятие террориста, которое будет определено через осмысление его связи с такими ключевыми категориями политической теории, как понятие политического, политико-правовой порядок, суверенитет, власть и насилие. В качестве вспомогательных инструментов мы будем также использовать предложенную Беньямином логику «экстремального случая», стратегию неполемической критики и общенаучные методы сравнения.

Положения, выносимые на защиту: 1) В силу действительных различий между ситуацией партизана и ситуацией современного террориста, теория партизана Шмитта нуждается в пересмотре для того, чтобы адекватно схватывать ситуацию террориста, в аспектах легитимности борьбы, роли «заинтересованного третьего» и типе вражды, в которую вовлекается современный террорист.

2) Современный террорист, осуществляя насилие, которое в пределе своем стремится стать «чистым» или «божественным» насилием, устанавливает такие отношения с правовым порядком, которые могут быть определены как перманентное нелокализованное чрезвычайное положение, которое фиксируется в отношениях между фигурой террориста («голой жизнью») и фигурой суверена - современной полицией.

3) Чрезвычайное положение в ситуации современного террориста определяется через пространство неопределенности, в котором оперирует современный террорист и полиция. В таких условиях действительным проявлением политического сегодня являются моменты прорыва и распространения на политико-правовой порядок Запада вообще той ситуации неопределенности, в которой оперирует террорист, через совершение последним акта «чистого насилия».

4) Политическое сегодня заключено в политической автономии фигуры террориста, основным, одновременно действительным и абсолютным, оружием которого является его собственная смерть, не позволяющая политико-правовому порядку Запада окончательно искоренить такое проявление политического.