Структура коммуникативного акта и инстанция читателя. Дискурс журнала "Телескоп". Читатель в интерпретации В.Г. Белинского. Вкус и чувство у читателя. Поэтические средства изображения инстанции читателя в литературно-критических статьях Белинского.
Аннотация к работе
Белинского о читателе в целостную концепцию и, применив методы нарратологии, рассмотрели поэтические средства, с помощью которых инстанция читателя изображается в его литературно-критических статьях. Шмид представляет систему взаимодействия повествовательных инстанций на трех иерархически организованных уровнях повествования, каждому из которых соответствует свой отправитель и свой получатель: конкретный автор - конкретный читатель (реальные исторические лица, автор и читатели текста), абстрактный автор - абстрактный читатель (субстанция автора, создаваемая читателем на основе имплицитных знаков текста, и представление автора о своем читателе, выраженное в тех же знаках), фиктивный автор - фиктивный читатель (нарратор и адресат нарратора, та инстанция, к которой нарратор обращает свой рассказ) [Шмид, 2003]. Белинского 1834-1836 гг. Для этого мы, изучив дискурс журнала «Телескоп», исследовали взгляды Белинского на предмет отношений поэта и читателя, журналиста и читателя и представления Белинского о понятиях вкуса и чувства, важных для правильного понимания искусства. Таким образом, любая сознательная направленность деятельности поэта на читателя осуждается критиком; главная заслуга поэта перед читателем, считает Белинский, - открыть ему доступ к прекрасному, лишенному искажений со стороны сознания пишущего. Читатель признается Белинским способным постигать идею прекрасного, заложенную в произведении, но в нем эта способность развита меньше, чем в поэте и критике.
Введение
Предметом нашего исследования является категория предполагаемого читателя, выраженная в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.
Материал нашего исследования - литературно-критические статьи В.Г. Белинского за 1834-1836 гг., изданные в журнале Н.И. Надеждина «Телескоп» и в приложении к этому журналу «Молва». Мы ограничили исследование статьями этого периода потому, что, во-первых, они опубликованы на страницах одного издания и, следовательно, обладают схожим дискурсом, а во-вторых, эти статьи представляют собой некоторую философско-эстетическую целостность, отражающую мировоззрение раннего Белинского, находящегося под влиянием романтизма, в частности, философии Шеллинга, а также философской критики издателя «Телескопа» Н.И. Надеждина. Вышеизложенные факторы позволяют нам рассматривать литературно-критические статьи В.Г. Белинского указанного периода как единый текст. В наше исследование не включены малые формы критики В.Г. Белинского 1834-1836 гг. - рецензии и заметки, поскольку вследствие иной жанровой принадлежности они требуют к себе отдельного внимания.
Цель нашего исследования - изучить концепцию читателя, представленную в литературно-критических статьях В.Г. Белинского в журнале «Телескоп» и газете «Молва» за 1834-1836 гг.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: 1. Рассмотреть историю научного изучения категории читателя;
2. Рассмотреть структуру акта коммуникации в нарратологии;
3. Установить, с помощью каких художественных средств категория читателя может выражаться в тексте;
4. Изучить взгляды В.Г. Белинского на проблему читателя-современника и читателя вообще, а также на проблему отношений поэта и читателя и читателя и журналиста, высказанные им в исследуемых статьях;
5. Проанализировать художественные средства, с помощью которых категория читателя формируется в текстах исследуемых статей.
Новизна нашей работы состоит в том, что мы впервые целостно и подробно рассматриваем инстанцию читателя в критике В.Г. Белинского.
Актуальность нашей работы заключается в том, что мы свели отдельные мыслей и высказывания В.Г. Белинского о читателе, его отношениях с поэтом и журналистом, в целостную концепцию, а также, проанализировав статьи В.Г. Белинского с точки зрения нарратологии, выявили и рассмотрели средства повествования, с помощью которых инстанция читателя выражается в публицистическом тексте и показывается «диалогическое» отношение автора к своему тексту. Совокупность рассмотренных нами средств изображения читателя может применяться впоследствии в различных литературоведческих исследованиях, в том числе и художественных текстов.
В нашем исследовании мы пользовались структурным и феноменологическим методами. Методологическая база нашей работы - «Нарратология» В. Шмида [Шмид, 2003].
Дипломная работа включает три главы. В первой, теоретической, выполняются задачи с первой по третью, в главе второй «Концепция читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.» - четвертая задача, а в третьей «Поэтические средства изображения инстанции читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.» - пятая.
Прежде чем начать рассматривать статьи Белинского в коммуникативном аспекте, необходимо вкратце осветить историю изучения наследия критика в исследовательской литературе.
В последние годы подход к творческому наследию В.Г. Белинского изменился - взгляд на него становится более пристальным и критичным и литературоведение, наконец, отходит от определения его как пламенного революционера-разночинца и убежденного социалиста, которое сложилось в советскую эпоху. Процесс переосмысления трудов и идей В.Г. Белинского идет довольно медленными темпами, так как «миф о Белинском», созданный в сталинскую эпоху и закрепившийся в обывательском сознании благодаря школьным учебникам и научно-популярной литературе, до сих пор актуален. Он отвращает интерес общества от творчества критика, поскольку «вызывает ассоциацию с чем-то плоско-прямолинейным, с псевдореволюционной фразой и идеологией авторитаризма» [Тихонова, 2009. С. 254]. В.Н. Крылов отмечает, что неприятие предвзятых трактовок Белинского порой перерастает в предвзятое отношение историков литературы к самому Белинскому [Крылов, 2011].
После смерти В.Г. Белинского в 1848 г. его имя было под запретом цензуры, поэтому все написанное им выпало из поля общественного зрения. Однако творчество критика осмысляли писатели и публицисты, которые стремились найти в идеях Белинского опору для собственной концепции. Первенство в сфере научного анализа концепций Белинского принадлежит Н.Г. Чернышевскому, который в «Очерках гоголевского периода русской литературы» [Чернышевский, 1953] рассмотрел связь ранних статей Белинского с предшествующей мыслью и попытался выявить новаторство его критики. Дружинин в статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наше с ней отношения» (1856) отдает должное заслугам Белинского, прослеживает зависимость от критики немецкой философии, но обвиняет его в сентиментальной дидактичности [Дружинин, 1983]. В 1860 г. в «Вестнике Европы» был опубликован очерк П.В. Аксакова «Замечательное десятилетие», в центре которого стоит В.Г. Белинский [Тихонова, 2009. С. 67]. Автор обратил внимание на то, что общественный характер критики Белинского заключался в переживании любого социального безобразия как явления антиэстетического. Понимание единства эстетического и общественно-нравственного, хорошо заметное у Белинского, считает П. Аксаков, было утрачено последующей критикой.
В 1876 г. вышла книга А.Н. Пыпина «Белинский, его жизнь и переписка», ставшая первой подробной биографией критика, основанной на письмах и воспоминаниях, собранных автором [Там же, с. 67]. Исследовательница творчества Белинского Е.Ю. Тихонова отмечает, что Пыпин первым обратил внимание на свойственное Белинскому двоение между философским осмыслением действительности и ее нравственным восприятием [Там же]. По пути осмысления этих сторон наследия критика и пошла дореволюционная наука.
В XIX и первой четверти XX в. среди исследователей Белинского преобладало мнение о вторичности его философских идей. М.П. Погодин, А.М. Скабичевский, Л.А. Волынский, С.А. Венгеров, А.М. Евлахов, Ю. Айхенвальд и Г.В. Плеханов отмечали двойную неоригинальность мыслей критика [Карпенко, 2001. С. 37]. Считалось, что Белинский популяризировал взгляды своих друзей, которые, в свою очередь, заимствовали их у западноевропейских мыслителей. При этом одни исследователи (С.А. Венгеров и Г.В. Плеханов, П.Н. Милюков) признавали гениальность и философский талант Белинского, а другие (А.Л. Волынский и Ю. Айхенвальд) отказывали критику в самостоятельности и оригинальности мышления [Там же]. Однако все они сходились в восприятии взглядов Белинского как вторичного проявления на русской почве идей немецкой философии и эстетики. Схема зависимости мировоззрения критика от немецких философов получила завершение в 1890-х-1910-х гг. у Г.В. Плеханова, который, высоко оценивая самостоятельность многих мыслей Белинского, тем не менее, рассматривал эволюцию взглядов критика как переход от одной философской системы к другой [Плеханов, 1988]. Г.В. Плеханов разделил творчество Белинского на следующие периоды: 1. Абстрактный идеал и фихтеанство; 2. Примирение с действительностью под влиянием философии Гегеля; 3. Восстание против действительности, влияние Гегелевской диалектики; 4. Идеализм и переход на материалистическую точку зрения Фейербаха. Периодизация Плеханова оказала огромное влияние на всю дальнейшую науку о Белинском, до сих пор она остается актуальной для многих исследователей.
Демократическая критика 1870-х гг. признавала Белинского одним из основоположников передовой общественной мысли в России и отворачивалась от его философско-эстетических обобщений. Революционер и просветитель Н.В. Шелгунов видел значение Белинского в освобождении русской критики от веяний романтизма, а историк литературы А.М. Скабичевский называл творчество Белинского платформой либерализма и положил начало вульгарно-классовому подходу к изучению критика [Тихонова, 2009, С. 66].
В связи с двумя юбилейными датами - 50-летием со дня смерти (1898) и 100-летием со дня рождения (1911) - наблюдается всплеск интереса общественной мысли к В.Г. Белинскому. Были изданы специальные сборники «Памяти В.Г. Белинского» (1898), «Альбом выставки, устроенной Обществом любителей российской словесности в память Виссариона Григорьевича Белинского 8-12 апреля 1898 г.» (1898), «В.Г. Белинский и чествование его памяти» Б. Глинского (1898) [Там же, с. 72]. А.Л. Волынский, В.В. Розанов, Ю.И. Айхенвальд отводят Белинскому центральное место в дискуссиях о судьбах русской критики [Там же]. В это время подходы к творчеству В.Г. Белинского отличались многообразием. Педагог и теоретик В.П. Острогорский написал ряд статей о вкладе Белинского в педагогику. А.Л. Волынский подходил к творчеству В.Г. Белинского с позиций правого гегельянства и обвинял критика в утилитарном подходе к поэзии. Литературовед и библиограф С.А. Венгеров считал В.Г. Белинского самым ярким выразителем духовной атмосферы 1830-х?1840-х гг. Он издал с обширными комментариями полное собрание сочинений критика, которое содержало огромный источниковедческий материал и заложило основу для дальнейших академических изданий. В 1905 г. Венгеров впервые опубликовал письмо Белинского к Гоголю от 15 июля 1847 г. Языковед Е.Ф. Будде видел заслугу Белинского не в социальных стремлениях, а в нравственном влиянии на современников и потомков. П.Н. Милюков в очерке «Надеждин и первые критические статьи Белинского» (1900) отметил ценность ранней эстетической концепции критика [Там же].
Символистов привлекала эстетика Белинского 1830-х-1840-х гг. Д.С. Мережковский считал его основателем принципов субъективно-художественной критики и ставил в ряд ее лучших образцов вместе с Ап. Григорьевым, Страховым, Пушкиным, Тургеневым, Гончаровым, Достоевским [Крылов, 2011]. Всю остальную критику Мережковский называл противохудожественной и противонаучной. Тот же аспект в творчестве Белинского выделяли И.Ф. Анненский и К.Д. Бальмонт. М.Я. Поляков рассматривал критику как жанр художественной литературы, ему импонировало отстаивание Белинским субъективного начала в критике [Там же]. Символисты, однако, принимали не «всего» Белинского, отвергая последний период его творчества, в их статьях присутствует полемика с «Письмом к Гоголю», с оценкой Белинским Баратынского. Резкое неприятие Белинского характерно для А.А. Блока ? в статье «Судьба Аполлона Григорьева» [Блок, 1962. С. 487-519] он противопоставлял Григорьева Белинскому, Чернышевскому и пр., обвиняя последних в надменном стремлении судить русскую литературу с точки зрения канонов немецкой эстетики или с точки зрения прогрессивной политики и общественности.
В Серебряном веке Белинский входит в школьные программы, приобретает хрестоматийный глянец. Осваивая наследие Белинского, исследователи часто искажали его суть в угоду своим интересам - вырывали высказывания критика из контекста и выдавали отдельные факты за целое. Тогда восприятие Белинского было еще свободно от внешнего идеологического давления. Но вскоре наука о Белинском ушла в сторону вульгарно-классовой интерпретации его наследия.
Марксистская историография 1920 - первой половины 1930-х гг. стремилась подвести классовые основания под мировоззрение Белинского. Несмотря на то, что в ней еще допускались разные оттенки толкования его идей, критика все же старались вписать его в рамки прошлой и настоящей борьбы социальных сил. Большинство исследователей этого периода (А.В. Луначарский, В.Е. Евгеньев, П.И. Лебедев) опирались на работы Г.В. Плеханова, соглашаясь или споря с ним [Тихонова, 2009. С. 200]. Одни, следуя за Плехановым, считали, что Белинский, оторвавшись от Гегеля, пришел к утопическому социализму, но затем утвердился в необходимости капитализма в России, другие хвалили критика за «марксистское» отношение к капитализму, сквозь которое он будто бы прозревал социалистическое будущее. Эстетика Белинского в это время также тесно соотносилась с его классовой ориентацией. А. Лаврецкий считал, что критик в своей художественной теории стремился увести литературу от искусственной жизни высших слоев к народному созерцанию, которое выражал реализм, представляющий, по его мнению, тип сознания угнетенного класса [Лаврецкий, 1968]. Из предшественника социал-демократии Белинского превратили в предшественника вождей пролетарской партии и коммунизма. С.Е. Щукин писал в монографии «В.Г. Белинский и социализм»: «Вот о чем мечтал Белинский: доставить торжество своей социальной группе, чтобы она владычествовала и задавала тон» [Тихонова, 2009. С. 202].
В 1930-е гг. продолжает укрепляться миф о Белинском, как одна из составляющих марксистской идеологии. Во главу угла были поставлены социальные ориентиры Белинского и их классовая сущность. Опорой для исследований стало определение места Белинского в общественном процессе, данное В.И. Лениным, который писал о великом критике как о предшественнике социал-демократии, деятеле, начавшем в освободительном движении процесс вытеснения дворян разночинцами, и выразителе протеста против закрепощения крестьян [Там же, с. 208]. В 1920-е и 30-е гг. акцент делался на первом и втором положениях (социал-демократ и разночинец), а в 1940-е - на третьем: Белинского провозгласили прежде всего защитником интересов крестьянства. То, что его стремления были общенациональными и во многом противоположными взглядам народников, во внимание не принималось. «Определение «революционный демократ», устами которого кричало задавленное крепостничеством крестьянство, стало обязательным при характеристике Белинского и других представителей передовой интеллигенции. При этом демократизм Белинского, отстаивавшего права личности, понимался как классовый демократизм, признающий объектом защиты лишь человека из низов», - пишет Е.Ю. Тихонова [Там же, с. 209]. Из всех дореволюционных исследователей Белинского цитировали, в основном, Плеханова, но и его обвиняли в том, что он подчеркивал связь критика с разночинцами и уделял недостаточно внимания его заботе о народных массах. Главную заслугу Белинского советские исследователи видели в том, что он был создателем социально-активного реализма, который был призван критиковать общественные порядки и содействовать освободительной борьбе. То, что Белинский наряду с искусством реальным признавал искусство идеальное, либо отрицали, либо объявляли пережитком идеализма.
Однако, несмотря на явный уклон в сторону социализма, во многом обусловленный атмосферой времени, некоторые исследования данного периода внесли серьезный вклад в изучение Белинского. В конце 1940-х - начале 1950-х гг. появились работы о жизни и мировоззрении критика. П.И. Лебедев-Полянский в книге «В.Г. Белинский. Литературно-критическая деятельность» соотнес творчество раннего Белинского с концепциями Шеллинга и Фихте [Там же, с. 232]. З.В. Смирнова в своей работе о становлении философских взглядов Белинского показана связь его «кавказских» писем с «фихтеанскими» исканиями 1836 г. [Там же, с. 242]. В 1950 г. вышла серьезная источниковедческая работа Ю.Г. Оксмана о письмах Белинского и его корреспондентов, а также их публикациях [Там же, с. 245]. А. Лаврецкому и А.А. Гаджиеву принадлежат исследования эстетики Белинского [Там же, с. 253].
Как отмечает Г.Ю. Карпенко, после активного изучения творчества Белинского в 1940-е?1960-е гг. к нему стали обращаться меньше [Карпенко, 2001. С. 38]. В 1973-1977 гг. на страницах журнала «Вопросы литературы» проходила дискуссия о наследии революционных демократов, на которой с сожалением говорилось об ослаблении интереса к их творчеству (Б. Егоров, А. Володин). В процессе обсуждения была выработана стратегия обновления творческого наследия критиков - актуализация (соотнесение с действительность) и интерпретация. Участники дискуссии М. Курягин и Н. Гей предложили категорию эстетического, сопряженную с историческим и жизненным. Н.К. Гей также впервые высказал мысль о невозможности линейно и без противоречий описать взгляды критика, об их полифонической природе [Там же, с. 40]. Среди исследований этого времени наибольший интерес представляют работы Б.Ф. Егорова, В.Г. Березиной, Г.А. Соловьева. Г.А. Соловьев в монографии «Эстетические идеи молодого Белинского» [Соловьев, 1986] сопоставляет взгляды Белинского московского периода его деятельности с концепциями Канта и Шеллинга, отмечает, что эстетические категории интересуют критика не сами по себе, но лишь в связи с анализом произведений искусства. Б.Ф. Егоров и В.Г. Березина [Егоров, 1982; Березина, 1991] впервые исследовали мастерство литературной критик Белинского и ее стиль. В.Г. Березина рассматривала Белинского не только как критика, но и как выдающегося журналиста.
В 1990-х гг. интерес к наследию и личности В.Г. Белинского совсем ослаб. Г.Ю. Карпенко отмечает, что в это время в науке царит общее мнение о полной изученности наследия критика [Карпенко, 2001. C. 28]. Высказываются даже мысли об исчерпанности темы Белинского и ее неактуальности. В 1992 г. Б.В. Мельгунов пишет: «Значит ли это, что наследие Белинского как область научного исследования следует «закрыть» хотя бы на некоторое время?» [Мельгунов, 1992. С. 209]. Подобные же мысли высказывает И.Л. Волгин [Волгин, 1995]. В 2000-е гг. в коротких статьях анализируются в основном отдельные особенности работ критика, из которых не складывается никакая общая картина. Чаще всего это сопоставительные работы, в которых Белинский в том или ином аспекте сравнивается с другим великим деятелем культуры и где прослеживается его влияние на этого деятеля и их так называемый идейный «диалог». Среди последних исследований, посвященных Белинскому, особо можно выделить работу Г.Ю. Карпенко «Возвращение Белинского: литературно-художественное сознание русской критики в контексте историософских представлений» [Карпенко, 2001], где автор попытался включить критика в контекст русской духовной культуры. В монографии Карпенко критика Белинского рассматривается как единый текст, который является феноменом литературно-художественного сознания. Проводя типологические соотнесения текста Белинского с идеями Беркли, Канта, Гердера, Гете, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха, а также с современными проблемами культурно-исторического познания, автор выделяет, с одной стороны, уникальность философско-эстетического опыта Белинского, а с другой - его укорененность в последующей критической, литературной и культурной традиции. На фоне всеобщего равнодушия к Белинскому выделяются подробные и обстоятельные труды Е.Ю. Тихоновой, которая исследовала разные аспекты деятельности критика, в том числе его переписку и историю исследования и изучения творческого наследия критика.
В 2011 г. состоялся 200-летний юбилей со дня рождения В.Г. Белинского, который не получил широкого резонанса, однако был ознаменован рядом публикаций. Белинскому посвящен ежегодник кафедры истории русской литературы и журналистики МГУ имени Ломоносова, в котором рассматриваются ключевые проблемы для современного изучения личности и творчества «неистового Виссариона», предлагаются новые подходы и ракурсы. Также ряд статей о Белинском можно увидеть в «Медиаскопе» - электронном научном издании Факультета журналистики МГУ. В них рассматриваются отдельные аспекты его творчества: отношения критика к музыке, влияние на него театра, восприятие его символистами и т.п. В целом, сейчас существует необходимость переосмыслить наследие В.Г. Белинского, избавиться, наконец, от стереотипного восприятия критика, навязанного советской эпохой, и включить его в круг современных представлений о русской культуре.
Как показывает историография, исследователей В.Г. Белинского интересовали в основном его философские и эстетические взгляды, а также социальный аспект творчества критика. Стилистические же особенности его статей исследованы мало. Про образ читателя в творчестве Белинского существуют отдельные наблюдения у некоторых ученых (В.Г. Березина, Б.Ф. Егоров), однако целостной концепции образа читателя у Белинского нигде не представлено.
1. Структура коммуникативного акта и инстанция читателя
1.1 Смещение интереса науки от автора к читателю
Интерес науки от автора к читателю сместился в 1960-х гг. Он обозначил собой кризис структурализма и переход к постструктурализму. Наиболее яркое воплощение этот подход получил в рецептивной эстетике и различных теориях нарратива. Это не значит, что рецептивные исследования не проводились раньше. Но дело в том, что до этого внимание больше было обращено к автору. Читатель как объект специального изучения оставался на периферии вплоть до 1960-х гг. Вероятно, перелом может быть связан с наступлением эпохи модернизма и постмодернизма, когда культ автора уступил место культу читателя, наделяющего слова смыслом и упорядочивающего мир соответственно своим взглядам. Среди текстов, которые сыграли в этом важную роль, можно отметить следующие: «Риторика вымысла» Уэйна Бута (1961), «Открытое произведение» Умберто Эко (1962), «Смерть автора» Ролана Барта (1968) и «Что такое автор?» Мишеля Фуко (1969) [Усманова, 2001, С. 1175].
В «Смерти автора» Р. Барт указывает, что культ автора является наследием, доставшимся современной литературе от Нового времени. Он рассматривает современную лингвистику и обращает внимание на то, что язык «знает» лишь субъекта, но не личность. Барт стремится показать десакрализацию автора и заканчивает эссе знаменитым тезисом: «Рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» [Барт, 1994. С. 391].
М. Фуко в работе «Что такое автор?» утверждает, что автор по отношению к тексту выступает фигурой внешней. Он сводит понятие автора к функции, к одному из способов интерпретации текста: «Автор - это то, что позволяет объяснить как присутствие в произведении определенных событий, так и различные их трансформации, деформации и модификации (и это - через биографию автора, установление его индивидуальной перспективы, анализ его социальной принадлежности или классовой позиции, раскрытие его фундаментального проекта)» [Фуко, 1996. С. 11].
Такая постановка вопроса обозначила собой отказ от расшифровки, выявления в тексте окончательного, утвержденного автором смысла. В традиционном литературоведении не предполагалось, что смысл текста может подвергаться изменениям, когда его «прочитывает» и интерпретирует читатель.
1.2 Варианты интерпретации текста
На данный момент спор между защитниками интенций читателя и защитниками авторских интенций продолжает оставаться актуальным. Он положил начало основным концепциям интерпретации текста, таким как герменевтика, рецептивная эстетика, критика читательских реакций и т.п. Одни литературные теории опираются на ранний русским формализм (В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум), американскую «новую критику» (К. Берк, Р. Блэкмур, А. Тейт) и французский структурализм (К. Леви-Строс, А.-Ж. Греймас, Ц. Тодоров) [Усманова, 2001. С. 1175]. Они оставляют приоритет за текстом, его означающими структурами и способностью к порождению смысла. По этим теориям, все сведения, необходимые исследователю, содержатся в формальной структуре текста, а вероятность того, что читатель может привнести в него что-то свое, не рассматривается - читательская реакция здесь определяется прежде всего самим текстом.
Другие отрасли науки, например, социология литературы, рецептивная эстетика, исследуют факторы, которые влияют на понимание текста читателем, особое внимание здесь уделялось изучению контекста.
Социология литературы (1960-1970-х гг.), в основном, исследовала интерпретации и не занималась формальной структурой текста. В рамках социологии литературы текст понимался как компонент системы, где он находится во взаимодействии с реципиентом. Произведение здесь признавалось исторически открытым, с подвижными ценностью и смыслом, которые могут поддаваться переосмыслению с течением времени. Похожая ситуация наблюдается и в рецептивной эстетике.
Рецептивная эстетика и литературная прагматика 1970-х гг. (В. Изер, Х.Р. Яусс, М. Риффатер, С. Фиш) занимались изучением методов анализа рецепции [Там же, с. 1176]. Значение сообщения здесь зависит от того, как его интерпретирует реципиент. Точка зрения, по Изеру, определяется индивидуально-психологическими и социально-историческими особенностями читателя [Там же]. Но все же, читатель, когда выбирает точку зрения, свободен не полностью, так как на ее формирование все же влияет текст, акцентирующий внимание читателя на определенном содержании.
Деконструктивизм также понимает текст как совокупность неоформленных возможностей, которые дают простор для интерпретации. Поначалу внимание исследователей, работающих в русле этих направлений, привлекали преимущественно модернистские художественные произведения, поскольку в них установка на возможность различных интерпретаций видна невооруженным глазом, но постепенно это свойство стало открываться в других произведениях, и сейчас под такой анализ подходит практически любой текст.
В семиотических теориях интерпретативного сотрудничества (У. Эко, М. Корти и др.), наоборот, считается, что в каждом тексте присутствует определенная «текстуальная стратегия», в которой уже заложены образ и модель читателя. В рецептивных концепциях Р. Барта, У. Эко, Женетта, Фиша и Изера произведение признается способным устанавливать правила игры для читателя [Там же].
Исследование диалектики отношений между автором и реципиентом привело к возникновению множества различных концепций коммуникации и классификаций читателя. В 1938 г. американский семиотик Моррис заметил, что интерес к роли читателя просматривается уже в греческих и латинских риториках [Там же, с. 1177]. И софисты, и Аристотель, и Августин исследовали воздействие, которое произведение искусства оказывает на своего адресата. Можно вспомнить «Поэтику» Аристотеля, где он подробно описывает, какими чертами, по его мнению, должна обладать трагедия, чтобы воздействовать на зрителя [Аристотель, 2000]. Также современные исследователи обращают внимание на интерес к проблеме рецепции среди мыслителей Средневековья и эпохи Возрождения. Так, в Средневековье искали множественность смыслов, но полагали, что текст не может вызвать противоречивые интерпретации. «Символисты» эпохи Ренессанса считали идеальным такой текст, который допускает множество противоположных толкований [Усманова, 2001. С. 1177]. Если брать во внимание второй подход, то возникает вопрос, были ли эти непредвиденные смыслы порождены самой структурой текста, или они - результат домыслов читателя, который ищет в тексте подтверждение своим ожиданиям. Эти противоречия подготовили почву для дебатов, которые идут в науке до сих пор.
1.3 Структурно-семантический и герменевтический подходы к изучению читателя
В 1961 г. американский литературовед У. Бут первый заговорил о «подразумеваемом авторе» [Там же, с. 1178]. Далее исследование этого феномена пошло в двух направлениях - в структурно-семиотическом и герменевтическом. Эти два направления редко друг с другом контактируют. Герменевтическое породило школу «рецептивной эстетики», о которой уже было сказано выше. Концепция одного из самых известных ее представителей В. Изера сначала основывалась на немецкоязычной герменевтической традиции, однако позже он попытался соединить герменевтическое направление со структурно-семиотическим, используя идеи Р. Якобсона, Ю. Лотмана, Риффатера и ранние работы У. Эко [Там же].
Структурно-семиотическая традиция заявила о себе в 1966 г., когда вышел восьмой выпуск журнала «Коммуникации», где Р. Барт разграничил понятия реального автора и нарратора, а Ц. Тодоров выделил оппозицию «образ нарратора - образ автора» [Там же]. На этой волне разрабатывается теория интертекстуальности (во многом этому способствовали труды М. Бахтина), появляются теория архичитателя М. Риффатера, работы Е.Д. Хирша и С. Четмена [Там же]. Большое влияние на дальнейшие исследования оказали работы М. Фуко, который определяет проблему автора, как способ существования в дискурсе, а читатель здесь оказывается средством его распознавания [Фуко, 1996]. Постструктуралистская семиотика 1960-х гг. отвергла обе крайние точки зрения - с одной стороны, идею о независимости текста от его интерпретаций, а с другой стороны, жесткость формальных семантик, которая игнорирует роль контекста. Эту проблему исследовал в своих работах У. Эко, начиная с 1962 г. Он поставил вопрос об «открытости» теста для интерпретаций читателя, что вызвало большой резонанс в науке - многовековое главенство инстанции автора было преодолено, а число возможных интерпретаций текста признано неограниченным [Усманова, 2001. С. 1178].
В 1967 г. в одном из интервью по поводу «Открытого произведения» К. Леви-Стросс сказал, что он не может принять эту перспективу, поскольку произведение искусства - «это объект, наделенный некоторыми свойствами, которые должны быть аналитически выделены, и это произведение может быть целиком определено на основе таких свойств. Когда Якобсон и я попытались осуществить структурный анализ сонета Бодлера, мы не подходили к нему как к «открытому произведению», в котором мы можем обнаружить все, что было в него заложено предыдущими эпохами; мы рассматривали его в качестве объекта, который, будучи однажды написанным, обладает известной (если не сказать кристальной) упругостью; мы должны были выявить эту его особенность» [Там же]. К такому пониманию проблемы читателя приблизился и У. Эко конца 1990-х годов [Эко, 2007]. Он и раньше, говоря об «открытости» текста, не имел в виду того, что читатель может наполнять текст любым содержанием. Наоборот, в художественном тексте действуют структурные механизмы, которые порождают определенные стратегии интерпретации.
Семиотика и текстуальный анализ занимаются читателем абстрактным, идеальным, а не реальным. Читательская аудитория здесь рассматривается как единое абстрактное целое, а не как конкретная и разнородная группа. Здесь реальность абстрактного читателя не зависит от его психологических, политических, этнических характеристик, а задается текстом. В данном случае имеет значение культурная традиция, весь набор текстов (в самом широком понимании этого слова), известных читателю. И поэтому «идеальный» читатель является категорией исторической, потому что каждый текст, программируя своего читателя, опирается на определенный контекст. В конечном счете, Эко и другие теоретики, которые придерживаются подобной точки зрения, используют понятие «образцового читателя» для того, чтобы выявить заложенные в тексте интенции, предотвратить множество ложных интерпретаций. А «подразумеваемый» читатель Изера, наоборот, указывает на потенциальную множественность значений текста [Усманова, 2001. С. 1179].
Основные положения нарратологии
Нарратология - теория повествования, наука, на которую мы опираемся в нашем исследовании, - оформилась в 1960-е гг. на Западе в результате пересмотра установок структурализма с позиций коммуникативных представлений о природе искусства [Ильин, 2001]. От структуралистов нарратологи взяли понятие «глубинной структуры», которая, по их мнению, лежит в основе всякого текста, но с другой стороны, они рассматривают, как эта структура реализуется в ходе коммуникации. Внимание к процессу коммуникации роднит нарратологию с рецептивной эстетикой.
И.П. Ильин считает важнейшими следующие положения нарратологии: 1) коммуникативное понимание природы литературы, предполагающее наличие коммуникативной цепи, которая включает отправителя информации, само сообщение (текст) и получателя информации, а также установку на знаковый характер коммуникации, требующий кодирования и дешифровки, и соотнесенность этих знаков с внелитературной реальностью и художественной традицией;
2) представление об акте художественной коммуникации как о процессе, происходящем одновременно на нескольких повествовательных уровнях;
3) преимущественный интерес к проблеме дискурса;
4) теоретическое обоснование многочисленных повествовательных инстанций, выступающих в роли членов коммуникативной цепи, по которой осуществляется передача художественной информации от писателя к читателю, находящихся на различных полюсах процесса художественной коммуникации [Там же].
На становление нарратологии оказали влияние русские формалисты В. Пропп, В. Шкловский и Б. Эйхенбаум; работы М. Бахтина, с заявленным в них принципом диалогичности; англо-американская индуктивная типология техники повествования (П. Лаббок и Н. Фридман); немецкоязычная комбинаторная типология (Лайбфрид, Ф. Штанцель и В. Кайзер), а также концепции чешского структуралиста Л. Долежела и русских исследователей Ю. Лотмана и Б. Успенского [Там же]. Большой вклад в развитие нарратологии внесли труды французских структуралистов А.-Ж. Греймаса, К. Бремона, Ц. Тодорова, Ж.-К. Коке, раннего Р. Барта, искавших единую повествовательную модель, подходящую для всяких текстов, на основе которой каждый конкретный текст рассматривался бы в терминах отклонений» от этой базовой глубинной структуры [Там же].
Представители нарратологии выявили иерархию повествовательных инстанций и уровней и теоретически обосновали ее. В центре нарратологического анализа находится взаимодействие повествовательных инстанций на иерархически организованных уровнях повествования, каждому из которых соответствует свой отправитель и свой получатель (конкретный автор - конкретный читатель, абстрактный автор - абстрактный читатель, фиктивный автор - фиктивный читатель). Эти инстанции обычно проявляются косвенно и могут быть определены лишь при помощи анализа их следов в тексте.
Перед тем, как обратится к определению этих важнейших нарратологических инстанций, нам нужно для начала рассмотреть, что собой представляет сам механизм коммуникации, какие факторы и условия оказывают воздействие на восприятие информации в процессе ее передачи.
Коммуникация (от лат. communicatio - сообщение, передача) в широком смысле - это сообщение, общение [Ожегов, 1993]; в Большой Советской Энциклопедии коммуникация понимается как передача информации от человека к человеку, специфическая форма взаимодействия людей в процессах их познавательно-трудовой деятельности, осуществляющаяся главным образом при помощи языка; процесс передачи информации, включающий адресанта, каналы, кодирование, дешифровку, содержание, эффективность, контроль, ситуацию, намерение, адресата [БСЭ, 2001]. В человеческом обществе коммуникация осуществляется с помощью знаковых систем между индивидами, группами, организациями, государствами и культурами.
По типу отношений между участниками выделяется межличностная и массовая коммуникации. Литературная критика, которая является предметом нашего изучения, относится к области массовых коммуникаций.
Массовая коммуникация - это систематическое распространение сообщений среди численно больших, рассредоточенных аудиторий с целью воздействия на оценки, мнения и поведение людей [Черных, 2008]. Специфика массовой коммуникации заключается в том, что получателем информации здесь выступает анонимный индивид, который обычно рассматривается как часть группы с присущими ей чертами. Адресат здесь - не один человек, а некая совокупность реципиентов - читатели, слушатели, зрители.
Структура коммуникации выглядит так: ментальность язык ситуация адресант - высказывание - адресат текст жанр дискурс
Верхняя часть модели - ментальность, язык, ситуация - это условия, определяющие акт коммуникации. Если какой-то из этих компонентов у говорящего оказывается несовместимым с аналогичным компонентом слушателя или собеседника, то коммуникация не достигает своих целей. Ю.М. Лотман в связи с этим выделял понятие культурного кода. По Лотману, каждая культура на определенном этапе своего существования характеризуется некоторой системой кодов, и человек может создавать и понимать тексты этой культуры, только если он владеет ее кодами. Чтобы сообщение было правильно понято адресатом, нужно чтобы он и адресант имели общий культурный код. При несовпадении кодов (а совпадение их на практике никогда не бывает полным) текст сообщения несколько деформируется [Леута, 2009. C. 298].
Нижняя часть модели - текст, жанр, дискурс - раск
Вывод
В данной дипломной работе мы исследовали концепцию читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг. Мы попытались объединить разрозненные высказывания В.Г. Белинского о читателе в целостную концепцию и, применив методы нарратологии, рассмотрели поэтические средства, с помощью которых инстанция читателя изображается в его литературно-критических статьях.
В первой главе мы, опираясь на статью Усмановой [Усманова, 2001], проследили историю изучения читателя в научной традиции, а также обозначили основные положения нарратологии и рассмотрели модель коммуникативных уровней В. Шмида, которую мы активно использовали в дальнейшем.
Классик нарратологии В. Шмид представляет систему взаимодействия повествовательных инстанций на трех иерархически организованных уровнях повествования, каждому из которых соответствует свой отправитель и свой получатель: конкретный автор - конкретный читатель (реальные исторические лица, автор и читатели текста), абстрактный автор - абстрактный читатель (субстанция автора, создаваемая читателем на основе имплицитных знаков текста, и представление автора о своем читателе, выраженное в тех же знаках), фиктивный автор - фиктивный читатель (нарратор и адресат нарратора, та инстанция, к которой нарратор обращает свой рассказ) [Шмид, 2003].
Во второй главе мы рассмотрели концепцию читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг. Для этого мы, изучив дискурс журнала «Телескоп», исследовали взгляды Белинского на предмет отношений поэта и читателя, журналиста и читателя и представления Белинского о понятиях вкуса и чувства, важных для правильного понимания искусства.
Как показало исследование, концепция читателя в критике В.Г. Белинского 1834-1836 гг. напрямую проистекает из его философско-эстетических представлений «телескопского» периода. Вслед за Ф. Шеллингом воспринимая мир как выражение высшей Божественной идеи, он в своих статьях рассматривает, как эта идея может выражаться в литературном творчестве, задача которого гармонизировать мир и примирять прекрасное с действительностью. Романтические представления о природе вдохновения воплощаются в восприятии поэта как существа высшего порядка, которому доступно то, что не доступно простым смертным - способность постигать эту божественную идею и воплощать ее в своих произведениях, что, однако, происходит без всяких усилий воли со стороны поэта, являющегося своеобразным посредником между небесным и земным началом. Как только поэт пытается осмыслять и сознательно контролировать процесс своего творчества, его связь с небесным нарушается - из области чистого искусства он переходит в область низкой дидактики и надуманных образов и событий. Таким образом, любая сознательная направленность деятельности поэта на читателя осуждается критиком; главная заслуга поэта перед читателем, считает Белинский, - открыть ему доступ к прекрасному, лишенному искажений со стороны сознания пишущего. Общество, в свою очередь, не всегда способно оценить заслуги истинного поэта при его жизни, поскольку не обладает достаточно развитым эстетическим чутьем.
Читатель признается Белинским способным постигать идею прекрасного, заложенную в произведении, но в нем эта способность развита меньше, чем в поэте и критике. Основная проблема читателя, считает Белинский, в том, что он часто не склонен доверять своему художественному чутью, а зависим от общественного мнения. В связи с этим критик нападает на понятие «вкус», считая его рассадником светскости, «этикетности» и «паркетности» в литературе. Читатели, желая прослыть «людьми со вкусом», судят о произведениях искусства и литературы с чужих слов и поэтому часто в них ошибаются, проходя мимо подлинных талантов и принимая за золото позолоту, а лжехудожника, старающегося им польстить, за истинного гения. Чувство изящного необходимо не только для правильной оценки произведений искусства, но является, к тому же, основой добра и нравственности. Белинский не верит в общество, равнодушное к искусству. Поэтому чувство изящного необходимо в обществе развивать, и эта задача ложится на плечи журналиста и критика.
Журналист и критик, по Белинскому, находятся, в отличие от поэта, в области земного, хоть и наделены художественным чутьем в большей степени, чем обычные люди. Они являются своего рода «идеальными» читателями, которые постигают заложенную в художественном произведении идею, иногда даже лучше самого поэта, который создав произведение, мог и не осознать всей его гениальности. Задача журналиста и критика - распространять понятия о прекрасном, доносить до читателей то, что удалось понять и почувствовать им. А для этого им необходимо знать и понимать своего читателя, при необходимости наклоняться к нему, рассказывать какие произведения достойные, какие плохие, поучать, «разжевывать», раскладывать все по полочкам. Они должны осознавать себя на службе у общества и, невзирая на трудности и преграды (порой со стороны того же читателя, не желающего «просвещаться»), стараться взрастить в нем правильные представления об изящном. Критику необходимо мужество, чтобы писать честно и беспристрастно, выражать свои истинные мнения, ведь иногда приходится свергать признанные авторитеты и идти против вкуса толпы. Критик может и ошибаться, но, как считает В.Г. Белинский, строгий и резкий приговор способен отвратить от творчества только дилетанта, но не властен над истинным гением.
В третьей главе мы рассмотрели поэтические средства изображения инстанции читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг. Для исследования мы взяли семь литературно-критических статей В.Г. Белинского за 1834-1836 гг., их общий дискурс и жанровая принадлежность позволили нам исследовать эти статьи как единый текст.
Инстанция читателя получает свое выражение в тексте с помощью имплицитных и эксплицитных средств. К имплицитным средствам относятся: композиция, говорящие заглавия, эпиграфы, примечания, комментарии о ходе повествования.
Композиция статей В.Г. Белинского достаточно свободная, хотя и привязана к «периодизации», что связано с публикациями по частям. В них постоянно чередуются философско-эстетические размышления критика, разбор им художественных произведений и «диалогизированные» обращения к читателю, как традиционно характерные для границ статьи или отдельных ее частей, так и растворенные в самом повествовании, представляющие собой полемику Белинского с возможными взглядами читателя по тому или другому поводу.
Заглавия и эпиграфы намекают читателю на содержание статьи или отдельной ее части, на эмоциональную реакцию, которую у него может вызвать это содержание; также отдельные эпиграфы комментируют ход повествования, сообщая о начале повествования или о близости его завершения. Говорящие заглавия и эпиграфы отражают общую тенденцию молодого Белинского к романтической «беллетризации» критической статьи.
Примечания также участвуют в «общении» с читателем: они указывают ему на произведение, из которого дана цитата или о котором идет речь, дают справку об авторе, поясняют некоторые моменты в тексте, дополняют его сопутствующими сведениями. Эти приемы часто иронически обыгрываются - например, Белинский может специально «переврать» название произведения [C. 48] или назвать «храмом бессмертия» непопулярный исторический труд [C. 49].
Комментарии о ходе повествования, охарактеризованные Анной Вежбицкой как метатекст в тексте, служат для переключения внимания адресата на наиболее важные с точки зрения автора фрагменты текста и помогают ему ориентироваться в пространстве повествования. Таким образом, имплицитные средства скрыто воздействуют на прочтение текста и доносят до читателя реального заложенные в тексте интенции, тем самым намечая возможность диалога.
К эксплицитным средствам изображения читателя относятся: употребление местоимений и глаголов второго лица и первого лица множественного числа, различные контактоустанавливающие слова, обращения, риторические вопросы и восклицания, вопросно-ответная форма изложения, разыгрывание «диалогов».
С помощью глаголов и местоимений второго лица и первого лица множественного числа и обращений критик привлекает внимание адресата речи к сообщаемому. В статьях В.Г. Белинского встречаются как просто обращения к читателям, так и обращения к авторам разбираемого произведения и даже обращения к Н.И. Надеждину, издателю «Телескопа». Помимо обращений, контактоустанавливающую функцию выполняют также такие выражения, как «представьте себе», «не правда ли», «помните ли вы» и т.п., которые стоят обычно в начале предложения. С их помощью автор как будто бы пытается найти в читателе единомышленника. Некоторые из этих выражений актуализируют общий с читателем культурный опыт, другие призваны побудить читателя к активному соучастию в повествовании, привлечь свою мысль и воображение.
Риторические вопросы и восклицания также являются традиционными средствами эксплицитного изображения инстанции читателя. Обилие средств риторического синтаксиса в статьях Белинского обуславливается, с одной стороны, тем, что они традиционны для публицистического стиля вообще, а с другой стороны, особенностями индивидуального стиля молодого критика, для которого в «телескопский» период характерны романтическая приподнятость и повышенная эмоциональность. Этот прием называется «вопросно-ответная форма изложения», он призван мобилизовать сознание читателя, включить его в диалог.
Такой прием эксплицитного изображения инстанции читателя, как разыгрывание диалогов, очень характерен для статей В.Г. Белинского «телескопского» периода. Здесь читатель наделен уже подлинным существованием в тексте - он спорит с автором, возмущается, делится своей точкой зрения. Нередко его высказывания оформлены, как прямая речь. В этой «прямой речи» читателей нередко можно разглядеть авторскую иронию Белинского, а в ответных репликах Белинского - опять же иронически переосмысленные взгляды воображаемого читателя. Нередко реплики «диалогов» сопровождаются описанием физических и психических реакций читателей. Также часты у Белинского описания эмоционального состояния читателя после прочтения того или иного произведения.
Таким образом, с помощью применения методов нарратологии мы выявили и проанализировали имплицитные и эксплицитные средства изображения читателя в статьях В.Г. Белинского «телескопского» периода. Действуя в совокупности, эти средства программируют образ читателя в тексте, а читатель реальный, считывая его, невольно перенимает некоторые его черты, хотя, разумеется, прочтение не полностью определяется текстом.
Как обзор размышлений В.Г. Белинского о природе творчества и отношениях с читателем критика и писателя, высказанных им в литературно-критических статьях 1834-1836 гг., так и исследование этих самых статей на предмет направленности их на читателя, позволяют показать, что молодой критик в своей деятельности отнюдь не руководствовался принципом узкой дидактики, как это усвоено нами с советского времени, а, наоборот, был настроен на диалогические отношения с читателем.
Мы думаем, что наше исследование инстанции читателя в статьях молодого В.Г. Белинского показало возможные пути изучения этой в той или иной мере скрытой диалогичности текста. С помощью примененных нами методов могут быть проведены исследования инстанции читателя в других публицистических и художественных текстах, что внесет свой вклад в изучение диалогичной по своей сущности природы культуры.
Список литературы
1) Актуальные проблемы методологии литературной критики. Принципы и критерии. - М.: Наука, 1980. - 340 с.
3) Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы ХІХ-ХХ вв. Трактаты, статьи, эссе. - М.: Букинист, 1987. - с. 387 -422.
4) Барт Р. Смерть автора / Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: Прогресс, 1994. - с. 384-391.
5) Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собр. соч. - М.: Русские словари, 1996. - Т.5: Работы 1940-1960 гг. - С. 159-206.
6) Бахтин М.М. Слово у Достоевского / М.М. Бахтин. Проблемы творчества; Проблемы поэтики Достоевского. - Киев: Next, 1994. - с. 9-179.
7) Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. - М.: Художественная литература, 1979. - 341 с.
8) Белинский в воспоминаниях современников. - М.: Художественная литература, 1977. - 733 с.
9) Березина В.Г. Белинский и вопросы истории русской журналистики / В.Г. Березина. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1973. - 144 с.
10) Березина В.Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1826-1839 гг.) / В.Г. Березина. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1965. - 102 с.
11) Березина В.Г. Этюды о Белинском - журналисте и критике/ В.Г. Березина. - СПБ.: Изд-во СПБГУ, 1991. - 128 с.
12) Блок А.А. Судьба Аполлона Григорьева / А.А. Блок. Собр. соч.: В 8 т. Под общей редакцией Орлова В.Н., Суркова А.А., Чуковского К.И. - М.; Л.: Художественная литература, 1962. Т. 5. - с. 487-519.
14) Бодров, А.А. Белинский как рыцарь разума: учеб. пособие для вузов / А.А. Бодров, И.В. Мартынычев - Уфа: Вост. ин-т., 2003. - 115 с.
15) Брудный А.А. Семантика языка и психология человека: о соотношении языка, сознания и действительности // А.А. Брудный - Фрунзе: Илим, 1972. - 234 с.
16) Бурсов Б.И. Критика как литература / Б.И. Бурсов. - Л.: Лениздат, 1976. - 320 с.
17) Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. - М.: Прогресс, 1978. - с. 402 - 424.
18) Верхозин А. Образ читателя в письмах Чехова // Молодые исследователи Чехова 5 // Материалы международной научной конференции (Москва, май 2005 г.). - М.: Изд-во МГУ, 2005. - с. 165 - 177.
19) Волгин И.Л. Белинский как миф [www.mediascope.ru] // Медиаскоп. Электронный журнал Факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, - выпуск №4. - 2011. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/node/924
20) Волгин И. Учитель на все времена / И. Волгин // Российская провинция. - М., 1995. №2. с. 87 - 98.
21) Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. Учебное пособие / И.Н. Горелов, К.Ф. Седов. - М.: Лабиринт, 2001. - 304 с.
22) Грицанов. Дискурс // Новейший философский словарь: постмодернизм [гл. научн. Редактор и составитель А.А. Грицанов]. - Минск: Современный литератор, 2007. - с. 148 -152.
24) Днепров В. Белинский в мировой эстетике // Вопросы литературы. - 1984. - №5-6. - с. 126 - 153; 118 -142.
25) Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации./ Т.М. Дридзе. - М.: Наука, 1984. - 270 с.
26) Дружинин А.В. Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения / А.В. Дружинин. Литературная критика. - М.: Советская Россия, 1983. - с. 147 -151.
27) Егоров, Б.Ф. Литературно-критическая деятельность В.Г. Белинского: пособие для учителя / Б.Ф. Егоров. - М.: Просвещение, 1982. - 175 с.
28) Егоров Б.Ф. Эстетические идеи в России XIX века: избранное/ Б.Ф. Егоров. - СПБ.: Летний сад. 2009. - 664 с.
29) Емельянов Б.В. Русские мыслители: биографические и историографические очерки / Б.В. Емельянов. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1988. - 199 с.
30) Есин В.И. История русской журналистики XIX века / Б.И. Есин. - М.: Высшая школа, 1989. - 304 с.
31) Жирков Г.В. История цензуры в России XIX-XX вв: Учебное пособие / Г.В. Жирков. - М.: Аспект-пресс, 2001. - 368 с.
32) Житкова Л.Н. К вопросу об эволюции эстетической теории и критического метода В.Г. Белинского [www.mediascope.ru] // Медиаскоп. Электронный журнал Факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, - выпуск №4. - 2011. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/node/925
33) Загадка человеческого понимания: сб. ст. - М.: Политиздат, 1991. - 352 с.
34) Залевская А.А. Введение в психолинвистику / А.А. Залевская. - М.: Изд-во РГГУ, 1999. - 382 с.
35) Зыкова Г.В. Анонимность и «подписанность» как стратегии в русской литературно-журнальной борьбе XIX в. // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9, Филология. - №1. -2006. - с. 109 -128.
36) Изер В. Проблема переводимости: герменевтика и современное гуманитарное знание: Лекции, прочитанные на филологическом факультете Московского университета / В. Изер. М.: URSS, 2009. - 208 с.
38) Инишев И.Н. Чтение и дискурс. Трансформация герменевтики / И.Н. Инишев. - М.: Европейский гуманитарный университет, 2007. - 168 с.
39) История русской журналистики XVIII-XIX веков (учебник для вузов) / Л.П. Громова. - СПБ: СПБГУ, 2003. - 312 с.
40) История русской журналистики XVIII-XIX веков / под ред. А.В. Западова. - М.: Высшая школа, 1973. - 640 с.
41) История русской литературной критики. / Под. ред. В.В. Прозорова. - М.: Высшая школа, 2002. - 463 с.
42) Каменская О.Л. Текст и коммуникация / О.Л. Каменская. - М.: Высшая школа, 1990. - 152 с.
43) Карпенко, Г.Ю. Возвращение Белинского: Литературно-художественное сознание русской критики в контексте историософских представлений / Г.Ю. Карпенко.: Самарский университет. - Самара, 2001. - 367 с.
44) Кийко Е.И.В.Г. Белинский: очерк литературно-критической деятельности / Е.И. Кийко. - М.: Просвещение, 1972. - 176 с.
45) Козлова Н.Н. Актерское начало в творческой индивидуальности В.Г. Белинского [http://www.mediascope.ru] // Медиаскоп. Электронный журнал Факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. - выпуск №4. - 2011. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/node/934.
46) Кондаков Б.В. «Застой в историко-литературном процессе и проблема читателя / Б.В. Кондаков // История литературы и художественное восприятие. Сб. научн. трудов. - Тверь: ТГУ, 1991. - с. 108 -116.
47) Крылов В.Н.В.Г. Белинский в восприятии символистской и религиозно-философской критики Серебряного века [http://www.mediascope.ru] // Медиаскоп. Электронный журнал Факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, - выпуск №4. - 2011. Режим доступа: http://mediascope.ru/node/933.
48) Курилов А.С. Белинский / А.С. Курилов. - М.: Знания, 1985. - 224 с.
49) Лаврецкий А. Белинский, Чернышевский, Добролюбов в борьбе за реализм / А. Лаврецкий. - М.: ГИХЛ, 1968. - 154 с.
50) Леута. О.Ю.М. Лотман о трех функциях текста // Юрий Михайлович Лотман / Под. ред. В.К. Кантора. - М.: РОССПЭН, 2009, - с. 294-309.
51) Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века) / Ю.М. Лотман. - СПБ.: Искусство, 1994. - 709 с.
52) Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история / Ю.М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.
53) Лотман Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. - СПБ.: Семиосфера, 2000. - 149 с.
54) Манн Ю.В. Поэзия критической мысли // Новый мир. - 1961. - №5. - с. 230 -245.
55) Масальский В.И. Русские революционеры-демократы и К.Д. Ушинский о языке и его изучении: очерки по истории развития передовой отечественной научной мысли / В.И. Масальский. - Киев.: КГУ, 1956. - 156 с.
56) Махонина С.Я. Эволюция толстого журнала // Журналы «обычного русского типа» // История русской журналистики начала XX-го века. - М.: Флинта: Наука, 2004. - с. 150 -154.
57) Машинский С. Проблемы критики в эстетике В.Г. Белинского // Наследие Белинского: Сб. статей. - М.: Советский писатель, 1952. - 286 -322 с.