Анализ природы человеческого существования в ранних рассказах Ф. Горенштейна - Дипломная работа

Горенштейна обширно, оно тесно связано с политической обстановкой в стране, общественными кризисами, социальными неурядицами. Горенштейна постоянно задумываться, анализировать каждый шаг героев, исследовать причины их поступков. Он размышлял на протяжении всей своей жизни, он запечатлел жизнь сердца и ума своих героев, они составляют не только философские дневники писателя, но и своеобразное, во многом субъективное зеркало эпохи. Творчество Горенштейна - это высокая, творческая месть, в конечном счете, целой эпохе - тоталитарному строю, советскому образу жизни, дремучему российскому антисемитизму, вселенскому конформизму, предавшему все возвышенное и святое, духовному падению человечества, свершившемуся в XX в. усилиями обывателей всех наций и сословий. В философском плане ранние рассказы «Дом с башенкой» и «Старушки» предстали как предтеча горенштейновского экзистенциализма, отчетливо развернувшегося в позднейшем творчестве Горенштейна, в этом отношении близкого Ф.

Характеристика социокультурной ситуации и литературного процесса 1960-х - 1990-х гг.

Литература XX столетия находилась в глубочайшем кризисе, как, в целом, и сам XX век. Это эпоха неклассической литературы, отсутствия гармонии и сосуществования множества эстетик и направлений.

Крупнейшими потрясениями второй половины XX века стали: 1. Великая Отечественная война, которую осмысляют литераторы вплоть до 1990-х годов.

2. Сталинский геноцид, который нашел свое отражение в лагерной прозе.

3. «Оттепель» конца 1950-х - 1960-х гг. Этот краткий период был связан с демократизацией общественной жизни, преодолением культа личности Сталина, с предоставлением возможности выразить свое личное мнение. В экономической сфере происходит научно-техническая революция, запускается первый спутник, появляется ЭВМ. В литературе меняется форма и стиль письма, художники обращаются к эзопову языку намеков и иносказаний, слово превращается в знак, наблюдается персонализация сознания.

Также этот период отличается небывалым взлетом поэзии, который озаглавлен как «бронзовый век» русской поэзии. На литературной арене сосуществуют 4 поколения художников слова: а) поэты и писатели «серебряного века», которые сложились еще до революции. Это А. Ахматова, Б. Пастернак, М. Зощенко;

б) поэты и писатели соцреалисты, те, кто возрождают революционно-романтические традиции и верят в высокие идеалы (А. Твардовский, Н. Асеев, Л. Мартынов, М. Светлов);

в) поэты и писатели-фронтовики, склонные к трезвому анализу и философскому осмыслению прошедшей войны (Б. Окуджава, Ю. Друнина, Д. Самойлов);

г) новое поколение молодежной прозы и поэзии. Это критически настроенные молодые люди, которые не несут ответственности за ошибки тоталитаризма. Среди поэтов выделяются официально признанные, чья критика совпадала с идеологическими установками государства, это представители, так называемой, «громкой» поэзии: А. Вознесенский, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко. В противовес им оформляется поэзия андеграунда, чья критика была направлена на современность и на бытие в целом. В их число входили И. Бродский, В. Уфлянд, Г. Сапгир и другие. Это поэты, которые продолжали традиции модернизма и зарождали постмодернизм. В жанре «молодежной прозы» стали работать А. Гладилин, В. Аксенов, В. Максимов, Г. Владимов и др.

4. Конец 1960-х - начало 1970-х связан с периодом застоя. Это время политических реакций, массовых высылок за рубеж деятелей литературы и культуры, гонения андеграунда и крушений идей утопизма.

5. 1970-е годы - застой, 1980-е годы - ситуация брожения. Этот период характеризуется духовным разложением общества, засильем потребительства, приоритетом материальных ценностей. Общество замыкается в частной жизни и проходит через испытание бытом.

6. Начало 1990-х - перестройка. Хаос во всех сферах жизни, в том числе и культурной. В литературе преобладает чернуха, натурализм, социологичность прозы. В центре внимания стоит срединный массовый человек, авторская оценка постепенно исчезает. Однако это еще и начало периода печатания запрещенной литературы. Начинают выходить в свет книги Г. Владимова, А. Солженицына, Ф. Горенштейна.

7. В конце 1990-х гг. рождается новая эстетика, новый тип мышления и философии. Основной тезис этого времени - реальность зла и выхода нет. В искусстве оформляется игровое начало, имитация других культур, создание иллюзии реальности, философия ухода в собственное сознание, «смерть автора». Литература перестает выполнять смыслообразующую роль, не дает многоуровневого прочтения, превращается в обслуживающее, коммерческое искусство, замещается виртуальной реальностью.

Таким образом, вторая половина XX века переживает множество кризисов, крупнейшими из которых стали: а) кризис утопического сознания, это время великих разочарований и крушения иллюзий;

б) кризис европейской цивилизации, связанный с НТР, когда, кроме экономического и информационного кризисов, идет процесс распада родовых связей; а информативная перегруженность не позволяет глубоко осмыслить полученную информацию и превращается в набор штампов;

в) кризис культуры. Открытием XX века стало то, что культура не только не спасает от абсурдного бытия, но и сама превращается в штампы и саморазрушается.

Советская литература на протяжении всего XX века существовала как раздробленное художественное целое, в рамках которой выделялась: а) публикуемая разрешенная литература;

б) задержанная литература, которая не допускалась до массового читателя;

в) литература русского зарубежья, в состав которой входили И. Бродский, А. Солженицын, Ф. Горенштейн и др.

Основными тематическими течениями в литературе второй половины XX века стали: - военная проза и поэзия 1950-х - 80-х гг. (произведения Ю. Бондарева, В. Быкова, В. Астафьева, Г. Бакланова и др.);

- деревенская проза (Б. Можаев, Ю. Залыгин, В. Белов, В. Распутин и др.);

- городская проза, которая развивалась в 1960-1970-х гг. в жанре «молодежной прозы» (В. Аксенов, А. Битов, В. Максимов), в 1970-1990-х гг. в литературе «сорокалетних» (В. Маканин, Л. Петрушевская, М. Харитонов и др.);

- лагерная тема (А. Солженицын, В. Шаламов, Г. Владимов и др.).

Но кроме этих течений развивался и набирал силу отдельный блок нереалистичекого художественного мышления - постмодернизм, который реализовался в творчестве В. Ерофеева, В. Пелевина, В. Сорокина, С. Соколова.

Реализм второй половины XX века существовал в трех основных направлениях: онтологическом, критическом, экзистенциальном.

Онтологический реализм зародился в период «оттепели», в 1970-х - 80-х гг. он переживает свой расцвет в деревенской прозе и «тихой» лирике. Онтологическая проза развивает идею возвращения человека к своим национальным истокам, где «я» находится в отношении с Бытием, космосом.

Литература критического реализма работает в рамках городской прозы, предметом изображения которой стала социальная жизнь, «портрет» среды и способа существования в ней.

Экзистенциальный реализм в России - новая эстетика, сложившаяся в 1970-е годы, концепция которой формировалась на источниках военной, лагерной и исторической прозы. Литература экзистенциального реализма строится на трагическом мироощущении, где реальное бытие абсурдно и гармоничного финала не может быть. Это направление касается широкого круга «вечных» вопросов существования человека: - проблемы одиночества и сиротства в разных ее вариантах;

- проблемы свободы;

- проблемы выбора;

- проблемы предательства;

- проблемы вины и ответственности.

Решение этих вопросов нужно искать в самом себе, так как окружающий мир враждебен и хаотичен. Особенность экзистенциализма заключается в том, что взгляд направлен внутрь себя, «я» в самом себе.

Экзистенциальная литература - это интеллектуальная проза. В отличие от онтологической, которая погружает человека в семейный род и природу, экзистенциализм опрокидывает в культуру.

Тексты этого направления носят, как правило, притчевый характер, отличаются символизацией действительности, монтажом времени, обращаются к проблеме писания и писательства. Судьба героя часто заканчивается ситуацией смерти, но остается ощущение смысла индивидуальной жизни. И если человек индивидуального сознания будет соблюдать нравственные, культурные и исторические абсолюты, закрепленные в памяти, то ему легче будет ориентироваться в собственном существовании и нравственнее будет сделанный им выбор. Память здесь играет роль сохранения сферы абсолютов.

Таким образом, экзистенциализм - это широкое философское и культурное направление, которое работает в двух ключах: религиозном и атеистическом. К атеистическому блоку относится военная и историческая проза. Это повести 1970-х - 80-х гг. В. Быкова, романы «Берег», «Выбор», «Игра» Ю. Бондарева, «Колымские рассказы» В. Шаламова, а также историческая пьеса Э. Радзинского «Лунин, или смерть Жака», роман Ю. Трифонова «Нетерпение», роман Б. Окуджавы «Свидание с Бонапартом».

Как религиозно-философское направление, экзистенциализм начал развиваться в начале XX века в трудах Л. Шестова и Н. Бердяева. А в художественной литературе высшего уровня в этой области достиг Ф. Горенштейн. Религиозный экзистенциализм принимал понятие абсурда бытия как коренное, находящееся в сознании. Но Ф. Горенштейна нельзя абсолютно причислять к рангу экзистенциалистов. Он принадлежит к отдельно стоящему блоку, причин которому достаточно много. У Горенштейна нет установки на то, чтобы показать нравственный идеал, его герои не испытывают торжества духа, нет ощущения смысла индивидуальной жизни, обретенной героем. У этого писателя все намного сложнее и запутаннее.

Место и роль Ф. Горенштейна в критике и литературоведении

Биография Фридриха Наумовича Горенштейна во многом является ключом к его творчеству. Тяжелые жизненные испытания, выпавшие на его долю, послужили предметом для создания сюжетов многих его книг: это образы сиротского детства, бесприютного одиночества, непосильного труда рабочих-шахтеров, мотив скитания, т.е. ситуация выживания в угрожающих условиях.

В истории русской литературы Ф. Горенштейн стоит особняком. Он никогда не был «культовым» и даже популярным писателем, да к тому же всеми силами старался держаться в стороне от «литературной жизни». В советские годы Горенштейна практически не печатали - странно, но долгое время творчество этого трагического писателя у нас знали больше по публиковавшимся в «Литературной газете» сатирическим рассказам… Тем не менее, Горенштейн повлиял на умы целого поколения - даже на тех, кто вовсе не читал современную прозу.

Ф. Горенштейн начинал свою литературную деятельность в 1960-х годах, но до советского читателя дошел только в начале 1990-х годов. Родился он в 18 марта 1932 году в Киеве. Отец писателя был профессор-экономист и партийный функционер, которого в годы большого террора арестовали, и он погиб в заключении. Тема сына репрессированного отца навсегда осталась в творчестве Ф. Горенштейна. Мать скрывалась с сыном, но в начале войны она умерла в эшелоне эвакуированных. Фридрих оказался в детском приюте. Повзрослев, работал на стройке и, несмотря на два грозных пункта его биографии - еврей и сын «врага народа» - он все же поступил и окончил Горный институт в Днепропетровске, после чего работал на севере в шахтах. В это же время Горенштейн пробовал себя в литературе.

В СССР ему удалось напечатать только один рассказ «Дом с башенкой» в журнале «Юность» в 1964 году в №6. В 1967 г. он написал поветь «Искупление», в 1975 г. - роман «Псалом», в 1978 г. - повесть «Зима 53-го». В 1973 году им была написана «программная», по его словам, пьеса «Споры с Достоевским», которую, по его собственному признанию, он создал еще до знакомства с творчеством Михаила Бахтина. «Есть свой трагический парадокс в том, что литературу распинают, оправдываясь авторитетом одного из ее великих мастеров, - пишет Алексей Зверев. - Этот парадокс и становится в пьесе Горенштейна пружиной конфликта, скрытого за мелочной игрой амбиций и пристрастий, развернувшейся вокруг жидковатой литературоведческой концепции. Понятно, отчего пьеса, сразу по написании предложенная в журналы, вызвала однозначную реакцию неприятия. Слишком болезненную точку она затронула, обнаружив узость, недостаточность, а возможно, даже гибельность для культуры стремлений превратить ее в «наше все»». Как и пьеса, ни одно из этих произведений в то время напечатано не было. В конце 1970-х в полулегальном альманахе «Метрополь» появилась философская повесть «Ступени», однако позже Горенштейн признал ошибкой свое участие в этой книге. Все остальные произведения Горенштейн неустанно писал в стол.

Чтобы зарабатывать на жизнь, он окончил Высшие сценарные курсы. Почти два десятка лет он писал сценарии. Всего им написано 17 сценариев, по пяти из них были поставлены фильмы - в том числе такие шедевры, как «Солярис» (1972) А. Тарковского, «Раба любви» (1976) Н. Михалкова, «Седьмая пуля» Р. Хамраева…. Они словно зеркало отразили характерное для прозы Горенштейна сплетение случайностей и катастрофичность бытия, всегда зыбкого и готового обратиться темной своей стороной. В промежутках между сценариями писал «в стол».

Осенью 1980 года, измученный политической и этнической дискриминацией, Горенштейн покинул Союз и поселился в Западном Берлине, где в течение 20 лет всецело отдал себя творчеству. В эмиграции он продолжал следовать своим одиноким путем, не принимая модных политических и литературных веяний. За рубежом им были созданы повести «Яков Каша», «Куча», «Улица Красных Зорь», «Последнее лето на Волге», многие рассказы.

Там он скончался 2 марта 2002 года.

Учитывая его биографию и талант, можно сказать, что перед нами крупнейший мощный художник советской эпохи, которого слишком поздно заметили и оценили. Горенштейн - ровесник писателей, которых принято называть детьми оттепели, тем не менее он сложился вне оттепели и даже в известной оппозиции к либерально-демократическому диссидентству последних десятилетий советской истории. Он чувствовал себя чужаком в стане шестидесятников, не разделяя ни их идейного пафоса, ни эстетических пристрастий. Это надолго обеспечило ему невнимание критиков и читателей и в самой стране, и за ее рубежами.

По этому поводу Виктор Ерофеев пишет: «Бесспорный мастер реалистического письма, учившийся на прозе Бунина, Горенштейн, казалось бы, не будучи диссидентом, мог без труда вписаться в советскую литературу, стоило захотеть. Но он не вписался, оставшись верным экзистенциальным темам, мученическим судьбам своих героев, напряженным религиозным раздумьям, своей непредсказуемой личности».

«Так не умел и не умеет никто, ни среди предшественников, ни среди ровесников, ни среди тех, что идут следом», - писал о мастерстве Горенштейна Симон Маркиш. «Вторым Достоевским» величал его Ефим Эткинд. «Тургеневскую чистоту русской речи в прозе» отмечал Марк Розовский. Иконописцем литературы (писателем «обратной перспективы») - называл Лев Аннинский. «Единственным русскоязычным кандидатом на Нобелевскую премию», «великим» писателем, «которого одни не заметили, а другие замолчали» - Виктор Топоров. Писателем, наделенным «могучим эпическим даром» - Борис Хазанов. Горенштейн - «классик русской прозы», сказал в некрологе Александр Агеев, и выразил опасение: «похоже, что и после смерти судьба его легкой не будет».

Борис Хазанов пишет: «В отличие от большинства современных русских авторов, Горенштейн - писатель рефлектирующий, при этом он весьма многословен, подчас темен: вы проваливаетесь в философию его романов, как в черные ночные воды. На дне что-то мерцает. Попробуйте достать из глубины это «что-то», - мрачное очарование книги разрушится. Пространные рассуждения автора («подлинного» или условного - другой вопрос) сотканы из мыслеобразов, почти не поддающихся расчленению; их прочность отвечает рапсодически-философскому, временами почти ветхозаветному стилю».

С философией, впрочем, дело обстоит так же, как во всей большой литературе нашего века, для которой традиционное противопоставление образного и абстрактного мышления давно потеряло смысл. Рассуждения представляют собой рефлексию по поводу происходящего в книге, но остаются внутри ее художественной системы; рассуждения - не довесок к действию и не род подписей под картинками, но сама художественная ткань. Обладая всеми достоинствами (или недостатками) современной культуры мышления, они, однако, «фикциональны»: им можно верить, можно не верить; они справедливы лишь в рамках художественной конвенции. Рефлексия в современном романе так же необходима, как в романе XIX века - описания природы.

Творчество Ф. Горенштейна является самобытными, стоящим особняком явлением. Этого художника трудно вместить в какие-либо тесные рамки того или иного литературного направления. Точные определения его творчеству пока не нашли. Горенштейн каким-то загадочным образом сочетал в себе все отличительные черты как реалистического, так и нереалистического художественного письма. Горенштейну находили достаточно много предшественников - от М.А. Булгакова до И. Ильфа и Е. Петрова. Его сравнивали со многими писателями, но всегда с оговорками, ни с кем из них он тесно не связан.

Ф. Горенштейна часто сравнивают с русскими классиками XIX века. Неоднократно указывалось на его сходство с творчеством Ф.М. Достоевского, с которым, несмотря на это, Горенштейн постоянно полемизирует.

Лев Наврозов пишет: «Когда я прочел в журнале «Время и мы» повесть «Искупление» Фридриха Горенштейна, я подумал: «Чехов восстал из мертвых»». Усвоение Горенштейном чеховских уроков можно видеть в реакции на зло и притеснение главного героя романа «Место» Цвибышева. В одном из своих рассказов - «Мой Чехов осени и зимы 1968 года» - он пишет: «Первая реакция человека, подавленного несправедливостью, на свободу и добро - это не радость и благодарность, а обида и злоба за годы, прожитые в страхе и узде… …Пассивная враждебность человечности опаснее враждебности активной, преступления активной враждебности кровавы, но враждебность эта живая, а, следовательно, смертная, пассивная же враждебность не столь ясно выражена, бескровна, природна, но она способна ждать и побеждает человечное в человеке не силой, а терпением».

Другой исследователь, Т. Чернова, в статье «Читая Фридриха Горенштейна: Заметки провинциального читателя» отмечает, что «Фридрих Горенштейн работает в манере зощенковского анекдота, но не обнаруживает характерного для Зощенко сочувствия своим героям. Он отстраненно, сухо, брезгливо и сурово судит своих персонажей и страну, в которой они возможны. Этот отстраненный взгляд делает естественной насмешку над очень серьезными вещами. Луна, символ вечности и холода космического, похожа на «давно засохший кусок сыра» и, по-блоковски «ко всему приученная», высокомерно наблюдает за тем, как ничтожно и бездарно проживают свой недолгий век люди, посягнувшие на осуществление «великой идеи», вконец испортив и измельчив свой национальный характер, превратив Отечество в коммунальную квартиру».

Марк Липовецкий в статье «Рожденные в ночи» сравнивает Ф. Горенштейна с Ч. Айтматовым в изображении детства. При этом, исследователь указывает на то, что «как раз на фоне Айтматова четко видно своеобразие мифа о детстве-отрочестве-юности, созданного Горенштейном».

Во-первых, М. Липовецкий говорит: «Если у Айтматова мифологические образы вводятся в реалистический сюжет…, то у Горенштейна мифологические смысловые структуры извлекаются изнутри вполне реалистических, казалось бы, ситуаций».

Во-вторых, «если у Айтматова через миф осуществляется художественная оценка жизни: миф предстает как концентрат изначальных нравственных ценностей, то у Горенштейна миф безоценочен - он воплощает бытийный порядок вещей…».

В-третьих, «если… ребенок у Айтматова через встречу с мифом усваивает фундаментальные нравственные истины, то у Горенштейна никто ничему не научается….».

А. Аннинский в статье «Фридрих Горенштейн: миры, кумиры, химеры» говорит о перекличке Ф. Горенштейна с В. Гроссманом. Горенштейн наследует у Гроссмана «базисную, ключевую тему: мировой поворот России от коммунизма к национализму», а также «общефилософское ощущение: личность размазана, расщеплена, разложена, распята, и это - не «ошибка», это - закон бытия». Но если у Гроссмана личность в какой-то степени все-таки пытается сопротивляться, то у Горенштейна «подорвано и размыто самое основание личностного бытия и человек принужден искать соответствующую систему ориентации». Также А. Аннинский упоминает имя Вяч. Иванова, который с профессиональной точностью вспоминает ближайшего аналога Горенштейна - Андрея Платонова, особенно в изображении детей. Только «у Платонова сквозь злободневное светится вечно доброе, а у Горенштейна сквозь «добродневное» (жалость момента) темнеет вечно гибельное», - заключает А. Аннинский.

Также и В. Камянов свидетельствует о том, что в реалистических картинах Горенштейна прослеживаются отголоски платоновского сказа.

В.В. Иванов во вступительной статье к роману «Псалом» сравнивает Ф. Горенштейна с Ф. Кафкой, Л. Толстым, А. Солженицыным. Критик говорит о том, что роман «Псалом» принадлежит к центральноевропейской традиции философского романа, и если его вписать в литературное окружение XX века, то можно задуматься «о частичном сходстве с магическим реализмом Варгаса Льосы, или Гарсиа Маркеса, или с романами-притчами Кафки».

Именно в сопоставлении с Ф. Кафкой видится и немаловажное отличие романа Ф. Горенштейна «Псалом». Исследователь отмечает, что, «как и на Горенштейна, на Кафку Ветхий Завет повлиял и как литературное произведение». Но Кафка перенял прежде всего библейский стиль, а Горенштейн «старается следовать самой букве ветхозаветного текста». Роман «Псалом» по своему построению близок к богословскому, необычен способ, каким говорит и мыслит Антихрист: «Не он думает, а Бог говорит ему через одного из пророков». Таким образом, Горенштейн в отличие от Кафки не ограничивается только «философскими притчами на ветхозаветный лад», а пытается «втолковать … читателю свою философию». Что касается влияния Л. Толстого на Ф. Горенштейна, то это проявляется в четком следовании психологической линии, монологичности сюжета, а также в использовании толстовского приема отстранения, заглядывания далеко за мнимую поверхность явлений - прямо в их суть.

Горенштейн-психолог очень обязан Ф.М. Достоевскому. Вячеслав Иванов фиксирует, что роман «Псалом» «по построению напоминает самые спорные стороны лучших книг последней половины века. Обилие случайных встреч и совпадений (особенно в последней части) заставляет вспомнить о «Докторе Живаго», сплетение реалистических деталей и мифологических мотивов и героев уводит к «Мастеру и Маргарите»». Исследователь считает, что Горенштейн напоминает А.И. Солженицына «неумением изобразить интеллигента», «при их умении изобразить простых людей (у Солженицына это обычно мужчины и старухи, как Матрена, у Горенштейна - больше всего девушек и девочек), интеллигенты оказываются куда менее интересными». С Солженицыным сравнивали Горенштейна и А. Свободин, и В. Топоров. В. Топоров отмечает, что «при всей их непохожести с гражданской и философской позиции: та же предельная дидактичность повествования и рассуждений, та же изначальная заданность поведения персонажей».

Но все эти сравнения Ф. Горенштейна с другими писателями необязательны. «Горенштейн несравним. Это большой мастер со своими взлетами, иногда (на мой взгляд, столь же большими) неудачами, неровный, мятущийся, мощный, воплощающий в своем поколении боль и силу великой русской прозаической традиции, которой он принадлежит неотрывно».

Биографическая принадлежность Горенштейна к эпохе шестидесятников остается формальным признаком. У шестидесятников происходит пробуждение личности, ощущение индивидуальности, неустанный поиск своего места. Горенштейн отрицает такой путь, для него путь индивидуальных решений полон страстей, злобы и совершенно непредсказуем. Он остается верен экзистенциальным темам, религиозно-философским раздумьям, трагическим судьбам своих героев. Попытка втиснуть этого масштабного художника в тесные рамки не увенчается успехом, потому что его творчество строится на принципиально ином основании: человек у него грешен, страстен, злобен и слеп изначально, и выхода нет. Именно поэтому писатель не вписался в эпоху «оттепели», и, тем более, в эпоху застоя, когда над литературой довлел контроль партии. Горенштейн впитал, конечно, опыт своих предшественников, но все это как-то синтезировалось в его творчестве, что теперь очень трудно сравнивать его с литературными сверстниками, что-то приходится оговаривать и дополнять. Главная особенность заключается в том, что Горенштейн работает и судит себя по жестким законам, им самим над собой поставленными. Его творчество ломает стереотипы, развивается вопреки читательским ожиданиям, где легкого диалога читателя и автора нет. В его книги надо вживаться, либо принимать, либо отвергать.

О Фридрихе Горенштейне написано немного, он остался неразгаданным, так как эта фигура слишком мощная, многогранная, загадочная, чтобы познать ее в полной мере. Каждый из исследователей акцентировал внимание на каком-то своем аспекте при изучении творчества Ф. Горенштейна. Расцвет литературной критики на прозу Горенштейна выпал на начало 1990-х годов, о нем заговорили как известные литературоведы, так и малоизвестные. Они между собой полемизировали, доказывали свою точку зрения, но все были солидарны во мнении, что этот писатель неповторим, масштабен и еще не познан.

В своей статье В. Камянов говорит о катастрофичности и безысходности мира Горенштейна. О том, что писатель ведет спор со старой классикой о самой природе человека. XX век разрушил духовный стержень личности, «…не один лишь ствол личности расщеплен - повреждены корни, и сокровенности человеческой природы теперь затеряны где-то в теснинах плоти». И ни о каком духовном развитии героев не может быть и речи.

Н. Лейдерман и М. Липовецкий в статье «Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме» говорят о логике хаоса и мифа современной прозы.

М. Липовецкий в статье «Рожденные в ночи» акцентирует внимание на мифологизме художественного мышления, на соотношение хаоса и космоса в творчестве Горенштейна, на физическом и психологическом взрослении и становлении души ребенка и подростка. Автор статьи считает, что духовное взросление личности героев Горенштейна непременно происходит через обретение плотского, чувственного опыта. (Это мнение опровергает В. Камянов, который считает, что духовное развитие совершенно чуждо героям Горенштейна).

Исследователь М.Н. Липовецкий доказывает свою точку зрения на примере романа «Искупление», сюжет которого составляют три основных момента, три ночи. Ночь первая - самая страшная, ей предшествует непреодолимая стихия злобы и ненависти. После этой ночи кончилось детство Сашеньки. Вся злоба мира впитана детской душой, причем острее всего девочка испытывает ненависть к тем, кто ее любит и сострадает ей. Эта злоба - особая форма любви; точнее, потребности в ней, - считает критик. «Искаженная, но и в то же время всеобщая». Первая ночь - это ночь первобытного хаоса и конца детства. Хаос окружает героев и направляет движениями их души. Конец детства - это открытие своей собственной слабости, беззащитности и бесконечного одиночества перед лицом хаоса.

Ночь вторая - это ночь любви и зачатия, и здесь тема любви и хаоса обретает новый смысл. Сашенька превращается из злого и капризного ребенка в мудрую женщину. Этому способствует встреча со смертью. Побывав на похоронах и оградив лейтенанта Августа от самоубийства, Сашенька «приходит к любви-самоотдаче, любви материнской по своему существу». И только через такую любовь, в миг зачатия новой жизни, сама жизнь вступает в борьбу с вечным, царящим во Вселенной хаосом, укрощает и побеждает его, - так считает исследователь.

Третья ночь - Божья ночь, «прямое доказательство действительного торжества малого человеческого существа над мирровым хаосом», ночь искупления. «Искупить зло и хаос мира можно… только одним - начав новый цикл бытия, дав жизнь новому, еще безгрешному существу». Это глубоко мифологическая логика, когда превращение хаоса в гармоничный космос является цикличным процессом, повторяющимся при начале каждой новой жизни. «Именно поэтому в мифе смерть знаменует новое рождение, а трагедия оборачивается очистительно-воскрешающим катарсисом». Но хаос не исчезает совсем, он даже разрастается, просто рядом с младенцами он перестает быть страшным.

Мифологизм художественного мышления Ф. Горенштейна позволяет осмыслить все движения взрослеющей души ребенка, каждая новая человеческая особь вновь вступает в единоборство с хаосом. «Но благость, охватившая девочку, ставшую матерью, преданной своему ребенку, пребывающему в свою очередь в покое - вот хрупкая, щемяще непорочная гарантия мировой гармонии. Краткой, как ночь…». «Миф Творения - это самая широкая рама человеческой судьбы вообще и детства-отрочества в частности. Внутри этой рамы человек, взрослея, одновременно проживает заново несколько разнородных мифов». А из бездны хаоса каждый поднимается в меру своих сил - это и есть главное содержание детства-отрочества-юности в прозе Горенштейна. Все «проклятые вопросы» Горенштейн обнаруживает в мире неотвердевшей детской души. Отсюда жестокость прозы о детстве, ее строгость и суровость, отсюда же и мифологизм.

И. Прусакова статью «Писатель жестокого века» посвящает вопросу: «Что же все-таки стоит в центре творимого художником мира?». Опираясь на работы Вячеслава Иванова, она говорит о жанре, о персонажах романа «Псалом», затрагивает тему греха и возмездия (у Горенштейна народ столь же грешен, что и отдельный индивидуум), сравнивает и отождествляет женский образ и образ России («поруганная, изработанная, бессчастная»).

Исследователь задается вопросом: «Как определить жанр «Псалма»?». По первому впечатлению Горенштейн - традиционалист, но его масштабность заключается в многоплановости, и ключ - не в жанре. Сложны и персонажи: Антихрист по имени Дан является братом Христа, печальный еврейский подросток и посланец Бога, в то же время «отец неудачных сыновей» и «приемный отец для сироты», одновременно с этим - чудотворец. Пропасти и загадки земного бытия, человек-личность и человек-пылинка - вот это интересует писателя. Грешен человек, и грешен народ, и все несут ответственность. Художник сам творит свою систему мироздания. Слово «псалом» означает «хвала», но творение Горенштейна ближе к другим библейским жанрам: к жалобам Иова, к обличениям и откровениям. Ужасы - это кары Бога. Тема греха и возмездия неотступна в произведениях, невинных нет. Все повинны в несправедливостях, утратах и бедствиях. Здесь Горенштейн уходит от традиций русской литературы. Уважение к народной мудрости, почтение перед соборностью, жалость к народу развенчаны у Горенштейна окончательно: вместо мудрости - бессердечие, вместо соборности - стадность. Грех проникает повсюду, он лежит в основе человеческого существования.

В этой же статье И. Прусакова уделяет внимание развитию женской и мужской линий в сюжетах Горенштейна. Исследователь говорит о том, что Горенштейн - это настоящий российский писатель - «певец российских бурь и горестей», а, значит, и «знаток русской долюшки женской». И писатель, по мнению критика, своих женских героинь «предает в руки Господа с пометкой «виновна, но заслуживает снисхождения»». Женщины для Горенштейна - «явление вечное, мало поддающееся обработке историческими тисками, а мужчины - более конформны». Горенштейн - писатель не психологический, он выявляет общие закономерности, а не отдельные характеры (не детали, не нюансы, а вечные двигатели человеческой природы), а использование деталей - не рисунок личности, а символ времени. «Мера правды, избранная им, пока для нас тяжка» - отмечает критик. Горенштейн не пропускает того, что неотрывно от человеческой природы с ее жестокостью, мелочностью, физиологией и рационализмом. То, о чем он пишет, раньше умалчивали тотально, а сейчас упоминают однобоко. Горенштейн пишет не о сексе, но и не о любви, не о страсти, но и не о романтике. «Он пишет о четвертой казни господней - о похоти, владеющей людьми и посылающей их на измены и предательства». То, что толкает людей соединяться и есть наказание. И здесь Горенштейн - не христианин и не иудаист, здесь он исповедует свою, особенную религию, признавая совокупление не грехом, а уже расплатой за грехи.

Прусакова говорит и о завороженности писателем Россией. Россия для Горенштейна, по мнению критика, это «поруганная, изработанная, несчастная» русская баба, причем, рядом с ней всегда бродит смерть как часть жизни. «Существование человека под знаком неминуемой гибели трагично изначально. Человек бессилен против обступающих его бедствий, он не понимает промысла Божия, а может лишь метаться и страдать». И все же среди страшного грозного мира, вопреки человеческим страданиям, все-таки промелькнет слабый луч света, между тягот и низменных страстей сверкнут иногда и милосердие, и жалость, и женская тихая красота, так считает И. Прусакова.

Тему плотской страсти затронула и Е. Тихомирова в статье «Эрос из подполья», задаваясь вопросом: «Каким чудом святой «миг зачатия» предстал торжеством «тела над душой», «идей дьявола над идеей Бога»? Как могли «природа» и «животное» оказаться в разных лагерях?». Причиной этому критик считает своеобразный ракурс зрения Горенштейна, внеличный взгляд из вечности, когда все любовные переживания и драмы кажутся мелкими, неразличимыми. В миг страсти «жизнь, лишенная помощи фантазии и разума, показывает свою подлинную цену, равную нулю», и эта равная нулю цена жизни оказывается подлинной.

В романе «Псалом» плотская любовь переместилась из ряда преступлений в ряд наказаний, встреча человека с голодным зверем - похотью - всегда боль и болезнь. Тихомирова находит условия, при которых страсть может быть оправдана, а человек спасен - это любовь и ее следствие, «плодоносность». Таким образом, Горенштейн как будто смягчает суровость оценок. Так же она говорит о том, что все равно воплощение «вековечной мечты о чем-то третьем, не телесном и не аскетичном» существует. И это третье нашли в «Псалме» Дан-Антихрист и Тася. Автор статьи указывает на эпизод, когда герои стоят обнявшись, и похоть не проникает в их души; здесь она улавливает традиции русского эроса. «Романами Горенштейна литература вновь откровенно заговорила о половой страсти, чтобы в очередной раз развенчать и унизить ее», - утверждает Тихомирова.

Б. Хазанов в статье «Одну Россию в мире видя» говорит о том, что из философии Горенштейна выхода нет. Но есть высшее искупление, которое называется искусством. «Литература - это сведение счетов с жизнью и способ отомстить ей», - утверждает автор. И, нанеся удар, искусство врачует. В повести «Искупление» искупление зла происходит - это ребенок Сашеньки и лейтенанта Августа. В «Псалме» все намного сложнее. Хазанов указывает, что этот роман о том, «как страдалец превращается в источник страданий, жертва - становится палачом». Безгрешных нет, а «страдание само по себе есть доказательство вины». Проклятие тяготеет над всем родом человеческим. В романе Россия представлена как все человечество. Проклятие нависло над ее историей и над «деградировавшим христианством». И вроде бы искупления не предвидится, но исследователь считает, что искупление есть, и это сама книга, искусство. Главный герой романа - это и есть олицетворение проклятия, но в то же время и милости. Таким образом, Б. Хазанов считает, что «обессилившее, «падшее» христианство нуждается в новом учителе, который велит не благословлять гонителя, но видеть в нем награду и благословение».

Автор статьи говорит о цельности романа и его многоплановости. Он рассуждает о субъекте литературного высказывания. Есть рассуждения персонажей, есть рассуждения, отделяющиеся от персонажей, но более или менее привязанные к ним (это философско-религиозные упражнения человечка из колбы, гомункулюса, сотворенного Савелием Иволгиным) и, наконец, имеется «философия от автора». Но кто этот автор? Для этого критик проводит границу между «безымянным условным автором и собственно писателем, который «говорит его устами»». Но можно заметить, что автор, бывает, отталкивает писателя, а писатель начинает говорить вместо автора. Таким образом, есть писатель, сидящий за столом, есть автор, который находится в своем творении, но стоит в стороне от героев, и есть автор-рассказчик, «который расталкивает героев и сам поднимается на помост», - вот три ипостаси авторства, и для каждой из этих фигур существует собственное время. Но если пойти дальше, то в романе можно услышать и «некий коллективный голос - обретшее дар слова совокупное сознание действующих лиц». Именно у Горенштейна можно подметить эту особую многослойность автора, которая в русской литературной традиции прослеживается разве только у Ф.М. Достоевского. Этой многослойности отвечает неоднородность романного времени. Характерная черта Горенштейна - это особая зыбкость и неопределенность границ. Начинает говорить как будто персонаж, а чуть ниже - уже не персонаж, а сам автор, через два абзаца

Творческое наследие Ф. Горенштейна обширно, оно тесно связано с политической обстановкой в стране, общественными кризисами, социальными неурядицами.

Философское видение мира заставляет Ф. Горенштейна постоянно задумываться, анализировать каждый шаг героев, исследовать причины их поступков. Он размышлял на протяжении всей своей жизни, он запечатлел жизнь сердца и ума своих героев, они составляют не только философские дневники писателя, но и своеобразное, во многом субъективное зеркало эпохи.

Творчество Горенштейна - это высокая, творческая месть, в конечном счете, целой эпохе - тоталитарному строю, советскому образу жизни, дремучему российскому антисемитизму, вселенскому конформизму, предавшему все возвышенное и святое, духовному падению человечества, свершившемуся в XX в. усилиями обывателей всех наций и сословий. И в этом своем пафосе всеобщности чувство мести, передаваемое Горенштейном, перерастает рамки простого «сведения счетов» с незадавшейся жизнью.

В философском плане ранние рассказы «Дом с башенкой» и «Старушки» предстали как предтеча горенштейновского экзистенциализма, отчетливо развернувшегося в позднейшем творчестве Горенштейна, в этом отношении близкого Ф. Кафке, А. Камю, Ж.-П. Сартру. Сплетение трагических и нелепых случайностей, преобладающие чувства страха, отчаяния, безысходности, ненадежности индивидуального существования перед лицом грозных, катастрофических, безличных обстоятельств, наступление неожиданного просветления, катарсиса как бы вопреки переполняющим мир жестокости, злу, насилию, предубеждениям, - все это было слишком непривычно советскому читателю. Хотя в рассказе «Дом с башенкой» речь шла о самом «привычном» испытании человека и человечности - войной, он поражал своим неизбывным трагизмом, растворенным во множестве деталей, выраставших до масштаба зловещих символов бытия, неоднозначностью всех своих персонажей, в каждом из которых виделось что-то привлекательное и одновременно отталкивающее, душевное и жестокое, искреннее и корыстное, лицемерное.

Впоследствии все эти черты «экзистенциалистского» стиля Горенштейна получили еще более последовательное и определенное развитие. Ни один из значительных персонажей Горенштейна не предстает однозначным или одномерным. Вообще Горенштейн не признает деления людей на «богатырей положительных и отрицательных Змеев Горынычей», что кажется ему чудовищным упрощением жизни; для писателя - исследователя человеческой натуры важно брать человека «в комплексе дурного и хорошего». И в этом отношении пример не только Достоевского, но и Библии представляется Горенштейну поучительным и вдохновляющим; он признавался Дж. Глэду, что учится у нее не только стилю, но и «беспощадной смелости в обнажении человеческих пороков и самообнажении, в самообличении».

1. Горенштейн Ф. Избранные произведения: В 3-х т. [Текст]. - М.: Exlibris; Слово, 1992. - Т. 2. - 482 с.

2. Горенштейн Ф. Псалом (Роман-размышление о четырех казнях Господних). Детоубийца (Пьеса) [Текст]. - М.: Слово, 1993. - 482 с.

3. Горенштейн Ф. Место [Текст]. - М.: Слово, 1991. - 419 с.

4. Горенштейн Ф. Мой Чехов осени и зимы 1968 года [Текст] // Книжное обозрение. - 1989. - №42. - С. 5 - 107.

5. Агеев А. Некролог «Голод 70» [Электронный ресурс] // Центральный Еврейский Ресурс: Писатели и поэты. - Режим доступа: http://www.sem40.ru/famous2/m822.shtml, свободный.

6. Амурский В. Запечатленные голоса [Текст]. - М., 1998. - 285 с.

7. Аннинский Л. Фридрих Горенштейн: миры, кумиры, химеры [Текст] // Вопросы литературы. - 1993. - Вып. 1. - С. 62 - 90.

8. Анкудимов К. Внутри после [Текст] // Октябрь. - 1998. - №4. - С. 170 - 185.

9. Беляков С. Россия - зона рискованного садоводства [Текст] // Урал. - 2004. - №1. - С. 246 - 247.

10. Бердяев Н.А. Истина Православия [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lib.ru/HRISTIAN/BERDQEW/istina.txt, свободный.

11. Бердяев Н.А. О характере русской религиозной мысли XIX века [Текст] // Бердяев Н. Собрание сочинений / Под ред. Н.А. Струве. - Париж: Ymca-Press, 1989. - Т. 3. - С. 152 - 218.

12. Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии [Текст] / Сост., предисл., подгот. текстов, коммент. и указ. имен А.В. Вадимова. - М.: Книга, 1991. - 446 с.

13. Бердяев Н.А. Царство Духа и Царство Кесаря [Текст] / Сост. и послесл. П.В. Алексеева. - М.: Республика, 1988. - 383 с.

14. Богданова О.В. Современный литературный процесс. К вопросу о постмодернизме в русской литературе 70-90-х годов XX века [Текст]. - СПБ.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 2000. - 312 с.

15. Брусиловская Л.Б. «Философия повседневности» эпохи «оттепели»: Культурологические истоки [Текст] // Человек в контексте культуры: Сб. науч. ст. Вып. 1. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1998. - С. 140 - 159.

16. Бубер М. Я и ты [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lib.ru/FILOSOF/BUBER/ihunddu2.txt, свободный.

17. Вайль П., Генис А. Гражданская война. Фрагмент из книги «60-е» [Текст] // Даугава. - 1990. - №1. - С. 79 - 92.

18. Варава В.В. Типология русских философских сюжетов [Текст] // Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве B.C. Соловьева: Мат-лы международ. конф. 14 - 15 февраля 2003 г. - СПБ.: Санкт-Петербург. филос. об-во, 2003. - С. 217 - 236.

19. Вольтская Т. Интеллигенции нужно научиться думать самой и не быть партийной: Беседа с Фридрихом Горенштейном [Текст] // Русская мысль. - Париж, 2000. - №4328. - С. 14.

20. Гайденко П.П. Человек и история в экзистенциальной философии Карла Ясперса [Текст] // Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Республика, 1994. - С. 3 - 27.

21. Гессе Г. Степной волк. Роман, повести, рассказы [Текст]. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. - 624 с.

22. Гладких С.В. Этнические стереотипы как феномен духовной культуры [Текст]: Автореф…. канд. филос. наук. - Ставрополь, 2001. - 21 с.

23. Глэд Дж. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье [Текст]. - М.: Слово, 1991. - 386 с.

24. Голубков М.М. Русская литература XX века: После раскола [Текст]. - М.: Аспект Пресс, 2001. - 295 с.

25. Горенштейн Ф. Вы неисправимы [Текст] // Экран. - 1991. - 12 октября. - С. 5.

26. Горенштейн Ф. Дыхание вечности ощутил перед смертью писатель Ф. Горенштейн [Интервью с писателем] [Текст] // Труд. - 2003. - 14 мая. - С. 6.

27. Горенштейн Ф. Мог ли Чехов выйти с портретом царя? [Беседа с писателем / Записала О. Кучина] [Текст] // Комсомольская правда. - 1991. - 12 октября. - С. 5 - 6.

28. Горенштейн Ф. Предостережение Фридриха Горенштейна [Беседа с писателем / Записала О. Мартыненко] [Текст] // Московские новости. - 1995. - 6 - 13 августа. - С. 21.

29. Горенштейн Ф. Участие в «Метрополе» было моей ошибкой: Интервью М. Хемлин [Текст] // Независимая газета. - 1991. - №122. - С. 4.

30. Горенштейн Ф. Человек, который не льстил, или снова жестокий талант [Беседу вела Т. Блаженова] [Текст] // Книжное обозрение. - 1992. - №51. - С. 8.

31. Горенштейн Ф. Шоу должно идти [Беседа с писателем / Записала И. Щербакова] [Текст] // Столица. - 1992. - №19. - С. 56 - 58.

32. Давыдов Ю.Н. Бегство от свободы. Философское мифотворчество и литературный авангард [Текст]. - М.: Худож. лит., 1978. - 365 с.

33. Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия (проблемы нравственной философии) [Текст]. - М.: Молодая гвардия, 1989. - 317 с.

34. Демин И.Л. Художественна жизнь России 70 - 80-гг. [Текст]. - М.: Альфа и Омега, 1992. - 259 с.

35. Дюсьметова С. Тема творчества в романе Ф. Горенштейна «Псалом» [Текст] // Труды региональной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Сибирская школа молодого ученого». - Томск, 1999. - Т. 3. - С. 104.

36. Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сб. науч. тр. [Текст] / Отв. ред. В.Н. Захаров. - Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1994. - 375 с.

37. Егорова Л.П. Русская литература первой трети XX века. Общая характеристика [Текст] // История русской литературы XX века. Первая половина: В 2 кн. / Под ред. Л.П. Егоровой. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. - Кн. 1: Общие вопросы. - С. 3 - 19.

38. Елисеев Н. Мыслить лучше всего в тупике [Текст] // Новый Мир. - 1999. - №12. - С. 201 - 217.

39. Ерофеев В. Русский антисемитизм с точки зрения вечности [Текст] // Московские новости. - 1993. - 5 декабря. - С. 4.

40. Ерофеев В. Фридрих Горенштейн: уровень мастерства [Текст] // Огонек. - 1990. - №35. - С. 8 - 12.

41. Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий [Текст]. - М.: Флинта; Наука, 2002. - 372 с.

42. Замятин Д.Н. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов [Текст]. - СПБ.: Алетея, 2003. - 218 с.

43. Зайцев В.А. История русской литературы второй половины XX века [Текст]. - М.: Высш. шк., 2004. - 472 с.

44. Зверев А. Зимний пейзаж. Фридрих Горенштейн: три повести и одна пьеса [Текст] // Литературное обозрение. - 1991. - №12. - С. 16 - 22.

45. Золотоносов М. Засада гениев [Текст] // Московские новости. - 1992. - 22 ноября. - №47. - С. 23.

46. Иванов В.В. О романе Ф. Горенштейна «Псалом» [Текст] // Иванов Вяч. Избранные труды по семиотике и истории культуры. - М., 2000. - Т. 2. - С. 726 - 733.

47. Иванов В.В. Фридрих Горенштейн [Текст] // Октябрь. - 1991. - №10. - С. 3 - 6.

48. Иванова Н. Сквозь ненависть - к любви, сквозь любовь - к пониманию [Текст] // Горенштейн Ф. Псалом. - М., 2001. - С. 5 - 10.

49. Игнатова Е. Кто мы? [Текст] // Нева. - 1992. - №8. - С. 31 - 42.

50. История философии: Запад - Россия - Восток. Кн. третья: Философия XIX-XX вв. [Текст]. - М.: Греко-латинский кабинет, 1999. - 384 с.

51. Каганский В.Л. Вопросы о пространстве маргинальности [Текст] // Новое литературное обозрение. - 1999. - №37. - С. 51 - 75.

52. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурдности [Текст] // Хрестоматия по зарубежной литературе: В 2-х т. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. - Т. 2. - С. 402 - 452.

53. Камянов В. Век XX как уходящая натура [Текст] // Новый мир. - 1993. - №8 - С. 234 - 242.

54. Кара-Мурза А. Между «градом Китежем» и «городом Глуповым» [Текст] // Философско-антропологический альманах. - М., 1997. - С. 40 - 62.

55. Кондаков И.В. Горенштейн Фридрих Наумович [Текст] // Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П.А. Николаев. - М., 2000. - С. 199 - 201.

56. Крючков П. Ложный белый: две судьбы повести Ф. Горенштейна «Чок-чок» [Текст] // Независимая газета. - 1992. - 14 июля. - С. 7.

57. Кузьминский Б. Механизмы шалости: искупление по Фридриху Горенштейну [Текст] // Литературная газета. - 1991. - 6 марта. - С. 10.

58. Кьеркегор. С. Или-или [Текст] // Хрестоматия по истории философии: Уч. пос. для вуза: В 3 ч. - М.: ВЛАДОС, 1997. - Ч. 2: Западная философия. Вторая половина XIX - начало XX века. На пороге ХХІ века: От Шопенгауэра до Дерриды. - С. 54 - 69.

59. Лазарев Л. О романе Горенштейна «Место» [Текст] // Горенштейн Ф. Избранные произведения: В 3 т. - М., 1991. - Т. 1. - С. 3 - 14.

60. Ланин Б.А. Фридрих Горенштейн [Текст] // Ланин Б.А. Проза русской эмиграции (третья волна). - М.: Новая школа, 1997. - С. 84 - 100.

61. Лейдерман Н.Л. Теоретические проблемы изучения русской литературы XX века: Предварительные замечания [Текст] // Русская литература XX века: Направления и течения. - Екатеринбург, 1992. - Вып. 1. - С. 24 - 37.

62. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме [Текст] // Новый мир. - 1993. - №7. - С. 233 - 252.

63. Липовецкий М.Н. Рожденные в ночи [Текст] // Детская литература. - 1992. - №8 - 9. - С. 3 - 8.

64. Литературный энциклопедический словарь [Текст]. - М., 1987. - 752 с.

65. Лихачев Д.С. Заметки о русском [Текст] // Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 т. - Л.: Худож. лит., 1987. - Т. 2. - С. 471 - 512.

66. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры [Текст]. - СПБ.: Искусство-СПБ, 2002. - 768 с.

67. Лотман Ю.М. Об искусстве [Текст]. - СПБ.: Искусство-СПБ, 1998. - 704 с.

68. Лотман Ю.М. Современность между Востоком и Западом [Текст] // Знамя. - 1997. - №9. - С. 152 - 169.

69. Мамардашвили М.К. Категория социального бытия и метод его анализа в философии Сартра [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://philosophy.ru/library/mmk/sartre.html, свободный.

70. Маркиш С. Плач о мастере [Электронный ресурс] // Центральный Еврейский Ресурс: Писатели и поэты. - Режим доступа: http://www.sem40.ru/famous2/e1014.shtml, свободный.

71. Марков Б.В. Психосемиотические структуры философского дискурса [Текст] // Язык и текст: онтология и рефлексия. - СПБ., 1992. - С. 40 - 67.

72. Мышалова Д.В. Очерки по литературе русского зарубежья [Текст]. - Новосибирск: ЦЭРИС; Наука, 1995. - 223 с.

73. Нива Ж. Горенштейн, или духота [Текст] // Нива Ж. Возвращение в Европу. - М., 1999. - С. 236 - 240.

74. Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? [Текст] / Отв. ред. М.А. Киссель. - Благовещенск: Изд-во гуманит. колледжа, 1998. - 220 с.

75. Павлов О. Остановленное время: О прозе 90-х годов [Электронный ресурс] // Континент. - Электрон. журн. - 2002. - №13. - Режим доступа к журн.: http://magazines/russ.ru/authors/p/opavlov.html, свободный.

76. Пенкина Е.О. Мифопоэтика и структура художественного текста в философских произведениях М.А. Булгакова [Текст]: Автореф…. канд. филол. наук. - М., 2001. - 21 с.

77. Петров А.А. Мифы религиозной идеи. (Миф как проблема в творчестве русских религиозных философов «серебряного века») [Текст] // Вестн. Омск. ун-та. - 1997. - Вып. 4. - С. 39 - 55.

78. Полякова Л.В. История русской литературы XX века как эпоха: к методологии оценок [Текст] // Полякова Л.В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. - Тамбов, 2000. - С. 17 - 59.

79. Полянская М. «Я - писатель незаконный…»: Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://publ.lib.ru/ARCHIVES/P/POLYANSKAYA_Mina /_Polyanskaya_M.html, свободный.

80. Померанц Г. Псалом Антихристу [Текст] // Литературная газета. - 1992. - 15 марта. - С. 4.

81. Поспелов Г.Н. Теория литературы: Учебник [Текст]. - М.: Высш. шк., 1978. - 351 с.

82. Прохоренко Л. Концепция искусства в романе Ф. Горенштейна «Псалом» [Текст] // Русская литература в 20 веке: Имена, проблемы, культурный диалог. - Томск: Изд-во ТГУ, 2005. - С. 151 - 165.

83. Прусакова И. Писатель жестокого века [Текст] // Нева. - 1993. - №8. - С. 260 - 267.

84. Ремизова М. Детство героя: Современный повествователь в попытках самоопределения [Текст] // Вопросы литературы. - 2001. - №2. - С. 5 - 29.

85. Руднев В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста. II [Текст]. - М.: Аграф, 2000. - 432 с.

86. Рындина И.Н. Эволюция религиозного самосознания в постсоветском российском обществе [Текст]: Автореф. … канд. филос. наук. - Ставрополь, 2002. - 19 с.

87. Свободин А. О Фридрихе Горенштейне [Текст] // Театральная жизнь. - 1996. - №1. - С. 20 - 23.

88. Сержантов В.Ф., Гречаный В.В. Теория личности [Текст]. - М.: Изд-во ЛГУ, 1982. - 396 с.

89. Сидякина А. Маргиналы. Уральский андеграунд: живые лица погибшей литературы / Автор-составитель А. Сидякина [Текст]. - Челябинск: Издательский дом «Фонд Гелерея», 2004. - 279 с.

90. Современная русская литература: 1950-1990-е годы: В 2 т. / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий [Текст]. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Академия, 2006. - Т. 2: 1968-1990. - 688 с.

91. Спиркин А.Г. Философия: Учебник [Текст]. - М.: Гардарики, 2002. - 368 с.

92. Степанян Е. Реализм как заключительная стадия постмодернизма [Текст] // Знамя. - 1992. - №9. - С. 28 - 36.

93. Степун Ф.А. Дух, лицо и стиль русской культуры [Текст] // Вопросы философии. - 1997. - №1. - С. 150 - 163.

94. Супа В. Ментальность русского крестьянина в прозе В. Белого [Текст] // Этнонациональная ментальность в художественной литературе: Мат-лы Всеросс. науч. конф. / Под ред. Л.П. Егоровой. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. - С. 136 - 147.

95. Тайна Горенштейна / Б. Хазанов, Л. Хейфец, М. Розовский [Текст] // Октябрь. - 2002. - №9. - С. 153 - 161.

96. Твердислова Е.С. Споры о Горенштейне [Текст] // Общественные науки за рубежом. Литературоведение. - 1992. - №5 - 6. - С. 70 - 86.

97. Тихомирова Е. Эрос из подполья: Секс-бестселлеры 90-х годов. Русская литературная традиция [Текст] // Знамя. - 1992. - №6. - С. 220 - 228.

98. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика [Текст]. - М.: Аспект-Пресс, 2002. - 333 с.

99. Топоров В. В чужом пиру похмелье [Текст] // Звезда. - 1993. - №4. - С. 188 - 198.

100. Тузова Т.М. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://psylib.org.ua/books/gritz01/bytie_i_nichto_opyt_fenomenologicheskoj_ontologii_sartr.htm, свободный.

101. Уваров М.С. Бинарный Архетип. Эволюция идеи антиномизма в истории европейской философии и культуры [Текст]. - СПБ., 1996. - 279 с.

102. Угроза свободы [Текст] // Московские новости. - 1993. - №4. - С. 6.

103. Философский словарь [Текст]. - М., 1987. - 590 с.

104. Философский энциклопедический словарь [Текст] / Редкол.: С.С. Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичев и др. - 2-е изд. - М.: Сов. энциклопедия, 1989. - 693 с.

105. Философский энциклопедический словарь [Текст] / Ред.-сост. Е.Ф. Губский и др. - М.: ИНФРА-М, 2003. - 574 с.

106. Хазанов Б. Одну Россию в мире видя [Текст] // Октябрь. - 1992. - №2. - С. 115 - 119.

107. Хайдеггер М. Бытие и время [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lib.ru/HEIDEGGER/bytie.txt, свободный.

108. Хайдеггер М. Проселок [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lib.ru/HEIDEGGER/ bypath.txt, свободный.

109. Хализев В.Е. Модернизм и традиции классического реализма в русской литературе XX века [Текст] // Филологические науки. - 2004. - №6. - С. 109 - 117.

110. Хализев В.Е. Теория литературы [Текст]. - М.: Высшая школа, 1999. - 375 с.

111. Чернова Т. Читая Фридриха Горенштейна: Заметки провинциального читателя // Октябрь. - 2000. - №11. - С. 146 - 152.

112. Черняк М.А. Современная русская литература [Текст]. - СПБ.; М.: САГА; ФОРУМ, 2004. - 412 с.

113. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности [Текст]. - М.: Раритет, 1995. - 479 с.

114. Щукин В.Г. Христианский Восток и топика русской культуры [Текст] // Вопросы философии. - 1995. - №4. - С. 60 - 72.

115. Эпштейн М. De’but de siecle, или От пост - к прото. Манифест нового времени [Текст] // Знамя. - 2001. - №5. - С. 70 - 85.

116. Эткинд Е. Рождение мастера: О прозе Фридриха Горенштейна [Текст] // Время и мы. - Нью-Йорк, 1979. - №42. - С. 45 - 52.

117. Ясперс К. Смысл и назначение истории [Текст]. - М.: Республика, 1994. - 527 с.

118. Lapeyrouse S.L. Towards the spiritual convergence of America and Russia [Текст]. - Santa-Crus, 1990. - 317 p.

Размещено на .ru